Борис Михайлович Иофан

Борис Михайлович Иофан (1891–1976), известный советский архитектор. Народный архитектор СССР (1970). Лауреат Сталинской премии второй степени (1941). Член ВКП(б) с 1926 года.

Б. М. Иофан родился 16 (28) апреля 1891 года в Одессе. Окончил в 1911 году Одесское художественное училище, работал в Петербурге помощником архитектора А. И. Таманяна и своего брата Д. Иофана. Затем учился в Риме в институте изящных искусств, закончив его в 1916 году. Вернулся в Россию в1924 году уже опытным мастером, с прекрасной архитектурной и технической подготовкой. К этому времени у него уже было несколько реализованных проектов в Италии.

Первой большой работой Иофана был правительственный санаторий в Барвихе (1929). В период с 1927 по 1931 годы Иофан проектирует и руководит строительством жилого комплекса на улице Серафимовича (дом ВЦИК и СНК СССР) в Москве – так называемого «Дома на набережной».

Один из самых известных проектов Иофана (в соавторстве с В. А. Щуко, В. Г. Гельфрейхом ) – неосуществлённый Дворец Советов в Москве, гигантское здание высотой 420 метров, венчать которое должна была статуя В. И. Ленина высотой 70 метров. Под строительство Дворца было отведено место, на котором прежде стоял Храм Христа Спасителя. Строительство Дворца было прервано с началом Великой Отечественной войны и более не возобновлено.

Иофану принадлежат проекты павильонов СССР на Всемирных выставках в Париже (1937) и Нью-Йорке (1939). Иофан – автор проекта станции метро «Бауманская» (1944) в Москве.

В послевоенные годы Иофан создал в Москве комплексы Нефтяного и Горного институтов (1947–50), проект Центрального института физической культуры в Измайлово, руководил застройкой крупных жилых массивов в Измайлово и Марьиной Роще.

Б. М. Иофан умер 11 марта 1976 года. Похоронен в колумбарии Новодевичьего кладбища в Москве.

См.: "Википедия"

  Иоганн Моисеевич Зельцер

Одним из самых известных и выдающихся российских военных журналистов Второй Мировой войны был Иоганн Моисеевич Зельцер. Зельцер являлся не только отличным журналистом, но и драматургом, и сценаристом.

Иоганн Моисеевич Зельцер родился в Одессе 23 сентября 1905 года на улице Мельничной, что находится на одесской Молдаванке. Здесь он и прожил большую часть своей молодости. После того, как парень стал подростком он переехал жить в Ленинград, где долгое время прожил на улице Рубинштейна. В 1928 году окончил Машинную школу Балтфлота. Служил на крейсере «Профинтерн», а с 1929 года стал военным журналистом. С первого дня войны — моторист линкора и редактор многотиражной газеты линкора «Марат». В кино с 1934 года. Старший политрук Иоганн Зельцер погиб 16 сентября 1941 года в Кронштадте при налёте фашистской авиации на корабль.
Похоронен в братской могиле города Кронштадта. Сценарист кинокартин о флоте в Великую Отечественную войну. Награжден орденом Красной звезды.

 

Автор сценария культового, как сейчас говорят, фильма «Искатели счастья» (В 1928 году семья старой Двойры – дочери Роза и Бася, сын Лёва и зять Пиня (муж Баси) приезжают из Палестины на Дальний Восток. Там они вступают в колхоз «Ройте-Фелд» и начинают трудиться. Роза влюбляется в русского рыбака Корнея. Однако Пиня не желает работать. Он хочет найти золото и сбежать с ним в Китай, чтобы открыть там фабрику и стать «королем подтяжек». Когда Лёва раскрывает его замысел, Пиня почти убивает его и сбегает. Подозрение падает на Корнея. На границе Пиню ловят, а золото, которое он намыл, оказывается обманкой. Попутно разворачиваются отношения Баси и председателя колхоза Натана. Фильм заканчивается свадьбой Корнея и Розы. Режиссер фильма Владимир Корш-Саблин, композитор Исаак Дунаевский)

 

 

ИСКАТЕЛИ СЧАСТЬЯ ИЛИ ВОСПОМИНАНИЯ ОЧЕВИДЦА

 

Анатолий Козак

 

Жарким летом 36-го года – подумать только! – уже прошлого века по одной из самых оживленных одесских улиц – Дерибасовской в самом ее центре, там, где знаменитые Городской сад и кондитерская, расположившаяся в первом этаже старинной гостиницы «Московская», бежал, задевая прохожих, тяжело топая, задыхаясь и пыхтя, высокий и очень грузный человек...

Нет, это не был любитель спортивных пробежек и уж тем более, как говорили в Одессе, не «малахольный», впавший в состояние нездоровой резвости дебил. Напротив, этот человек был вполне респектабельный, интеллигентный, мало того, весьма прославленный в те годы. Он прибыл в город на съемки нового фильма Одесской киностудии, а теперь бежал, спасаясь от обыкновенной шпаны – группы пацанов. Они преследовали его уже довольно долгое время и вопили во все горло: «Шлё-ма! Шлё-ма!»

Улица реагировала на эту сцену чисто по-одесски: люди хохотали, аплодировали, кто-то присоединялся к мальчишкам: просто все понимали, что таким образом ребятня выражает свою любовь к исполнителю одной из главных ролей в нашумевшем тогда фильме «Искатели счастья».

– Вейзмир, – послышался чей-то голос, – это же Пиня из кинокартины!

– Не Пиня, а Шлёма. Вы что, мадам, не узнали этого ёлда?..

Должен признаться, я тоже был в той компании фанатов на Дерибасовской, и картина эта со всей четкостью сохранилась в моей памяти по сей день. Бедный столичный актер Бий-Бродский! Помню, уже ближе к Ришельевской ему удалось, наконец, забежать в рыбный магазин, где он сразу же нырнул в кабинет директора. А нам ничего не оставалась, как поджидать свою жертву на улице.

Прошло, наверное, добрых полчаса, но артист все не появлялся. Тогда самый смелый из нас, окончательно потеряв терпение, вошел в магазин и крикнул в сторону директорского кабинета самую полюбившуюся нам в фильме реплику Шлёмы: «Тетя Двойра, вы хотите иметь меня за зятя?»

Вместо артиста на этот зов вышел продавец в клеенчатом фартуке, осыпанном рыбьей чешуей, и доверительно сообщил, что «товарищ Шлёма» давно уже ушел через черный ход и «пьет в гостинице чай с бубликами». Никогда не забуду, как нас расстроило это сообщение, особенно почему-то такая подробность, как «бублики». Продавец ушел, а кто-то из ребят уже искал булыжник покрупнее, чтобы метнуть его в витрину. Стекло магазина спасло неожиданное появление пожарных машин, которые с воем сирен и грохотом промчались в сторону Садовой. Мы, разумеется, бросились вдогонку: поглазеть на пожар было не менее интересно, чем разыскивать «живого» Шлёму...

Однако поговорим о фильме, из-за которого артист Бий-Бродский был просто обречен на такую любовь. Это была прелестная веселая комедия, сыгранная великолепными актерами и буквально нафаршированная остроумными репликами, каламбурами, а также богато «сдобренная» чудесными песнями несравненного Исаака Дунаевского. Но вот что едва ли не в первую очередь принесло фильму, как принято говорить, оглушительный успех, так это то, что картина была еврейской – от первого до последнего кадра, и в ней фигурировали самые что ни на есть типичные персонажи популярных еврейских анекдотов и местечковых легенд!

Была ли эта лента первой еврейской, созданной в России? Нет. История отечественного кинематографа сообщает нам о достаточно большом количестве немых фильмов, посвященных еврейской жизни, снимавшихся в стране в дореволюционные годы. Определенное количество документальных и художественных фильмов о жизни советских евреев было снято и после Октября. Но ленты эти не были замечены массовым зрителем, тираж их был крайне мал, в большие кинотеатры они чаще всего не попадали. Если можно так выразиться, это был штучный товар, а не ширпотреб в хорошем смысле этого слова.

В период же бурного расцвета советского кино, я имею в виду 30-е годы, когда нас буквально потрясли, ошеломили и пленили на всю оставшуюся жизнь «Чапаев», «Мы из Кронштадта», «Цирк», «Веселые ребята», «Девушка с характером», «Депутат Балтики», «Подкидыш», «Семеро смелых», «Волга-Волга» (этот волшебный список можно продолжать и продолжать), появление на киноэкранах какого-нибудь дяди Сруля или тети Песи выглядело бы скандально. Какие такие в кино «еврейчики», когда перед нами разыгрываются героические сюжеты с бравыми моряками, скачут на лихих конях боевые командиры, поют и пляшут волжские рыбаки, охраняют любимого Ильича неустрашимые большевики-подпольщики, выслеживают и ловят шпионов-диверсантов бдительные пограничники?!

Еврейская тема (так во всяком случае казалось) выглядела бы на киноэкране в те времена совершенно нелепо, если не вызывающе и неприлично. При том, что авторами тех самых шедевров, которыми восхищалась вся страна, были зачастую евреи – режиссеры, операторы, сценаристы, художники... Но попробовали бы вы тогда предложить Юлию Райзману, Михаилу Ромму, Абраму Роому, Григорию Рошалю или Марку Донскому заняться постановкой фильма на еврейскую тему!.. Любой бы из них решил, что вы человек, от которого лучше держаться подальше: провокатор-стукач или умалишенный.

...И тут на киноэкраны вышла картина «Искатели счастья». Само это название каких-то уж особенных неожиданностей не предвещало. И первые зрители поплелись в кинотеатры позевывая, просто так: новая же картина... Скепсис объяснялся еще и тем, что ленту создали не «Мосфильм» и не «Ленфильм», а Белорусская киностудия. Завзятые одесские киноманы уныло заняли места в полупустом зале кинотеатра имени Короленко, мысленно уже прикидывая, куда через некоторое время сбежать: на американскую комедию с Гарри Ллойдом или еще раз посмотреть «Чапаева»?.. Но когда в первых же кадрах один из героев фильма Пиня Копман с особой интонацией спросил: «А сколько может стоить этот пароход?», а потом зрителям-одесситам заулыбался с экрана неуклюжий увалень Шлёма – самый настоящий «ёлд» из местечковых историй, и тетя Двойра стала вспоминать свою убогую жизнь, а затем мелькнул очаровательный еврейский профиль красавицы Розы, зал определенно испытал что-то очень близкое к шоку... Через полтора часа – только закончился сеанс – в наш двор ворвался Нюмка Зильбер, всегда первым «снимавший пробу» с нового фильма, и закричал так, чтобы его мог слышать весь дом, все четыре этажа, все раскрытые, как это принято летом в Одессе, окна:

– Пацаны-ы-ы! Выходи поскорее! Айда в кино-о-о! Вы знаете, что там показываю-ю-ют?! Не-е-е, вы даже не представляете!!! – голос его захлебнулся.

– Шо ты разорался? – лениво шагнул на балкон в одних трусах наш дворовый атаман Марик Укк. – Ну и шо там показывают?

– Та ты себе даже не можешь представить, Мара!.. – весь вид Нюмки свидетельствовал о том, что он переполнен каким-то необычайным переживанием.

– А ты шо, бекицер не можешь? Не тяни кота за хвост.

Нюмка сделал драматическую паузу и наконец выпалил:

– Пацаны, это кино знаете про кого? Про евреев!!! Да еще какое! Классное! Одни евреи! Хохмят, песни поют, любовь крутят... Там и пограничники есть... Вы как хотите, а я побежал второй раз смотреть!

Что тут поднялось!.. Комедия про евреев да еще и с участием пограничников! Через две-три минуты весь наш двор бежал в кино. Последним несся Мара Укк: не успев надеть брюки, подскакивая на одной ноге, он натягивал их уже на улице, на ходу, что, кстати, здорово подорвало в дальнейшем его авторитет.

С этого дня все одесские кинотеатры буквально ломились от публики. Во дворах, на улице, а осенью и в школе без конца звучали шуточки и словечки из фильма, распевали песни Дунаевского, картину смотрели по многу раз, словно все еще не могли поверить своим глазам или хотели заучить наизусть до последнего слова, жеста...

Надо отметить, на мой взгляд, очень значимую деталь: «Искатели счастья» смотрели не только евреи, фильм сводил с ума всех – русских, украинцев, молдаван, немцев, которых в городе и особенно в его окрестностях было немало, – всю разноплеменную Одессу. Я не помню ни одного одессита, который отозвался бы непочтительно о фильме и его персонажах, и герои биробиджанской истории буквально вошли в одесскую жизнь. Помню, в школе у нас был мальчишка-украинец, которого после этой картины прозвали «Пиня», а к моей соседке по лестничной площадке пристало прозвище «тетя Двойра». Словом, эта уникальная в своем роде комедия явилась прекрасным интернациональным призывом к еще большему объединению всех рас и народов, населявших тогда СССР. В конце концов, в этом не было ничего странного: Одесса вообще в те годы не знала словечка «жид», более того, смешанные браки отошедших от иудейских традиций евреев с христианами стали повальным явлением. Я прекрасно помню деревни под Одессой, где украинцы, жившие бок о бок с евреями, свободно говорили на идише.

Но парадокс не в этом. Всего-навсего пять лет спустя не обожаемого артиста, блестяще сыгравшего роль в прославленном фильме, а одесских евреев погнали по Ришельевской улице в сторону вокзала – в концлагерь. Вдоль всей улицы стояли, как это бывало во время демонстраций, те, кому жить при гитлеровцах было разрешено, и наблюдали, как их соседей гонят неведомо куда...

Жалкие, насмерть перепуганные еврейские женщины тянули за руку ребятишек, узелки с пожитками мешали крепче удерживать детей, поддерживать стариков; некоторые своих больных, немощных родичей волокли на матрасах...

После войны мне рассказывали, что некоторые из зрителей срывали с евреек кто шаль, кто кофточку, приговаривая: «Не обижайся, Саррочка, тебе это все равно уже не пригодится!» А ведь совсем недавно и те и другие вместе смотрели «Искателей счастья» и смеялись, и плакали сообща, искренне переживая все перипетии еврейской киноистории... Уверен, среди самых отъявленных негодяев-карателей, добровольно записавшихся в подручные оккупантам, были и те самые немцы-колонисты из пригородных сел, которым так полюбились песенки Исаака Дунаевского...

Как это совместить, как осознать?..

Но если б такое было только в Одессе!

Разве киевляне не провожали своих евреев свистом и улюлюканьем в Бабий Яр?..

Размышляя над этим фактом, я снова утверждаюсь в мысли, что значение воспитательной роли искусства сильно преувеличено. И в то же время я глубочайше убежден, что мои сверстники, ребята с нашего двора, тысячи и тысячи солдат, погибая в Великую Отечественную, сохраняли в душе прекрасные образы нашего кинематографа, среди которых были и евреи, ищущие счастья в таежных поселках Биробиджана...

Между прочим, картину поставил русский режиссер, хотя многим евреям в те годы хотелось думать, что ее, конечно же, создал их соплеменник. Сегодня с колоссальным опозданием мы, евреи, должны низко поклониться Владимиру Владимировичу Корш-Саблину за его творческий подвиг. Я не оговорился: постановка еврейской картины в те времена – это был подвиг! Более того, режиссер всегда утверждал, что работа над «Искателями» была самой радостной в его творческой биографии, и он всегда считал, что это одна из его удач.

Я не случайно подчеркиваю «нееврейство» Корш-Саблина. История мирового кино насчитывает сотни фильмов на еврейскую тему. Трагедии еврейского народа в годы гитлеризма, борьбе евреев за создание Израиля и обороне государства посвящены картины выдающихся американских, немецких, венгерских, французских, английских мастеров. Но всех этих людей при всей разномасштабности их таланта отличает один общий признак: все они – евреи. Среди неевреев, взявшихся за «еврейскую тему» в зарубежном кино, известен только один человек – поляк Анджей Вайда, создавший фильм о подвиге доктора Януша Корчака. У нас такой белой вороной был Корш-Саблин.

Что подвигло режиссера заняться этой картиной, ни в его интервью, ни в исследованиях киноведов так и не рассказано. Проще всего списать все на «социальный заказ»: нужен был такой пропагандистский фильм, агитка о дружбе народов, и Корш взялся за эту задачу. Но почему он, а не Пырьев, Пудовкин, Александров?.. И «взяться» еще не значит справиться. Надо еще отлично знать народ, о котором ведешь рассказ, чувствовать всю гамму его души, ее нюансы, в конце концов, обладать тончайшим вкусом, чтобы в чем-то не переборщить, не сбиться на шарж, пародию, к которым евреи особенно чувствительны...

Я думаю, читателю будет интересно узнать, что дедом Владимира Владимировича был Федор Адамович Корш – известный русский театральный деятель, антрепренер, создавший некогда в Москве частный драматический театр, вошедший в историю как «Театр Корша».

После «Искателей» Корш-Саблин поставил полюбившиеся советскому зрителю фильмы «Моя любовь» с Лидией Смирновой, «Константин Заслонов», «Красные листья», «Москва-Генуя»... Он был народным артистом СССР, лауреатом Госпремии. В Белоруссии его имя чтут и поныне: В.В. Корш считается основоположником белорусского кино.

 Поскольку сегодня, уверен, осталось совсем немного тех, кому удалось посмотреть когда-то фильм, расскажу о нем подробнее.

Еврейская семья, не найдя счастья за океаном, куда когда-то пришлось бежать от российских погромов, приезжает в Биробиджан: может, здесь их ожидает удача?.. В еврейском колхозе гостей встречают приветливо, и они включаются в созидательную трудовую жизнь.

Увы, в семье не без урода. Зять старой Двойры, скверный, жалкий человечек Пиня, мечтает разбогатеть. Трудиться он не желает. Пока члены его семьи Роза, Бася и Лёва сеют, косят и молотят, Пиня бродит по окрестным сопкам в поисках золотого песка... И он его находит! С горстью желтых крупинок негодяй хочет перейти границу и стать «королем подтяжек» – открыть свою фабричонку. Но коварные планы тунеядца срывают бдительные колхозники и пограничники. Да и желтый песок оказывается вовсе не золотом. Паршивая овца – жадный, мечтающий о собственном производстве Пиня посрамлен и изгнан из трудовой еврейской семьи.

Параллельно развиваются лирические линии сюжета: дочь Двойры Роза влюбляется в русского рыбака Корнея, и дело завершается свадьбой, а жена проклятого Пини испытывает серьезную симпатию к председателю колхоза «Ройте-Фелд» большевику Натану...

Прошу читателя не улыбаться. Конечно же, сегодня такой сюжет кажется наивным. Но в 30-е годы, лента о приключениях евреев в Биробиджане воспринималась на полном серьезе. И это был настоящий бестселлер!

Да, фильм не вошел в золотой фонд мирового кино, но, безусловно, стал определенной вехой в развитии советской музыкальной комедии. И все же, повторяю, главное его достоинство в том, что на советском экране зазвучала еврейская тема – в полную силу, и перед зрителем предстали живые образы современников-евреев, которые больше были персонажами антисемитских анекдотов.

Актерские работы М. Блюменталь-Тамариной (тетя Двойра), В. Зускина (Пиня) были высоко профессиональны. Консультировал фильм Соломон Михоэлс.

Картина снималась в Приамурской полосе – в казачьей станице Радде, Сталинфелде, Бирофелде, Амурзете и в окрестностях Биробиджана.

Критика, республиканская и центральная партийная печать отозвались о картине, «демонстрирующей торжество ленинской национальной политики», единодушно одобрительно.

Нам же подросткам, самым страстным кинозрителям, больше всего полюбился именно «жалкий» Пиня. В нем было что-то чаплинское... Это был просто маленький человек, мечтающий о предпринимательстве. Но в 36-м году за такие, как у Пини, мечты можно было оказаться намного севернее Биробиджана...

Популярность «Искателей счастья» в свое время была настолько велика, что ленту снова тиражировали в 1960-м, но мне помнится, что ни Пиня, ни старая Двойра в то время у советских зрителей симпатии уже не вызвали: наступили другие времена. После антисемитских кампаний, дружно одобренных населением, подобная картина была вроде красной тряпки перед мордой разъяренного быка...

Так завершилась история единственного советского кинофильма, где на удивление открыто и, я бы сказал, слишком откровенно решались чисто еврейские проблемы. В послевоенном Союзе, когда само слово «еврей» стали произносить шепотом, озираясь, создание чего-нибудь подобного было просто невозможно.

...Недавно по телевидению показали сюжет о современном Биробиджане. Жалкое это было зрелище! Горстка пожилых людей молится в каком-то домишке, заменяющем синагогу, в клубе на сцене танцуют что-то еврейское две-три девчушки. Еврей-фермер, в прошлом прославленный председатель колхоза, жалуется на местные власти, боится, что в один прекрасный день у него отберут все хозяйство...

Где вы, жизнерадостные Роза и Шлёма? Куда подевался боевой председатель колхоза Натан?.. В том, что среди первых эмигрантов, взявших, как только появилась такая возможность, билет в Израиль, был Пиня, сомневаться не приходится – туда ему, «несоветскому», и дорога. Интересно, но вместе с ним, как говорится, навострили лыжи в том же направлении и остальные герои знаменитой биробиджанской истории. Комментарий телеведущего был таков: в еврейской автономной области евреев осталась самая малость. Может, иные и искали здесь счастья, да, видно, так и не нашли.

Лет тридцать назад, случайно зайдя в биллиардную московского Дома кино, я обратил внимание на очень худого, очевидно, тяжело больного старика, бедно одетого, жалкого. Руки его тряслись, он опирался на палку. И все-таки я его узнал: это был Бий-Бродский!

Как он изменился! Как говорят в таких случаях евреи, от него осталась половина. После некоторой нерешительности я все же, наконец, приблизился к нему и негромко, так, чтобы только он меня услышал, произнес:

– Тетя Двойра, вы хотите иметь меня за зятя?..

Он повернулся и очень серьезно посмотрел мне в глаза. Затем отвернулся, не проронив ни слова. По-видимому, он меня не расслышал. Мне стало неловко: какого черта я пристал к старому человеку!

Вдруг он снова повернулся ко мне и негромко произнес:

– Это было сто лет назад, верно? А может быть, вообще этого не было?..

Но я то хорошо знаю, что это было.

См.: www.lechaim.ru/ARHIV/113/kozak.htm

Сергей Петрович Пята

Пята Сергей Петрович (1867–1926), инженер-технолог. Окончил Одесское реальное училище, затем учился в Санкт-Петербурге, в Технологическом институте, который окончил в 1894.

В 1896–1904 работал в Санкт-Петербурге помощником главного механика городских водопроводов, затем главным механиком. Преподавал черчение в Политехническом институте.

В 1904-10 работал в Одессе управляющим технической частью городского водопровода. В 1911 приглашен в Санкт-Петербург на должность управляющего СПб городскими водопроводами в связи с отставкой бывшего управляющего Э. А. Ганнекена. В период руководства С. П. Пяты (1911-13) произошли существенные улучшения в сфере обеззараживания воды (следует отметить, что предпосылки к этому были созданы еще до прихода С. П. Пяты на эту должность). В частности, в марте 1911 на Петербургской (Петроградской) стороне была открыта фильтроозонная станция, а на Главной водопроводной станции началось хлорирование воды.

В 1913 Пята оставил должность управляющего СПб водопроводами и стал главным инженером Городской исполнительной комиссии по сооружению канализации и переустройству водоснабжения СПб, возглавив проектные работы по строительству Ладожского водопровода. Под руководством С. П. Пяты этот проект фактически вступил в стадию реализации. В 1918 в связи с наступившей в городском хозяйстве Петрограда разрухой и полной остановкой работ по Ладожскому водопроводу С. П. Пята покинул город и эмигрировал в Норвегию.

 

см.:http://www.encspb.ru/article.php?kod=2806445236