Екатерина Красовская

Одесса детская. Одесса кошачья

Когда-то восприятие Одессы и ее друга – Моря были детскими, наивными. Я знала только пляж «Дельфин» и «Аркадию». Выучила, что туда едет 5-й трамвай. Я бегала по склонам над «Дельфином» в высоких травах. Ездила в Парк Шевченко на 4-м трамвае.

 Я понимала, что играть можно только на большой веранде, увитой виноградом, а спускаться по грохочущей железом лестнице вниз возможно лишь по разрешению бабушки.

 Зато в комнате был огромный трехстворчатый шкаф, за которым, в углу, я пряталась от грозы, сидя на корточках, закрыв глаза маленькими загорелыми ручками.

 Огромный, покрытый темно-бордовой скатертью с кисточками, овальный стол, плетеное кресло в углу, массивный комод с лапами вместо ножек, внушительных размеров бабушкина кровать, на которой она мазала меня на ночь от комаров одеколоном «Гвоздика»... А за окном была просторная веранда – место моих одиноких игр. Я часто играла там в водителя троллейбуса, сооружая из раскладушки и стульев нечто подобное, как мне тогда казалось, этому транспорту. Стулья служили кабиной, а раскладушка была салоном троллейбуса, где в качестве пассажиров рассаживались мои куклы и мишки.

 ...Волосы мои выгорали добела, кожа покрывалась коричневым золотистым загаром. Как не хотелось в конце лета ехать в дождливый Питер (а он по обыкновению встречал нас дождем) и светлеть телом, темнеть кудрявой головой…

 Волею судьбы последние два года я часто ходила мимо той подворотни (угол Горького и Сов. милиции) и думала недоуменно – где эта девчонка лет пяти в легком платье и с белыми волосами, заплетенными в жалкие хвостики? Но...выбегают оттуда уже совсем другие дети. И спрашивают меня: «Вы к кому?» «К детству», – хочется ответить мне.

 Когда меня вновь потянуло в мой двор, и я попросила новую хозяйку разрешить подняться в квартиру, она спросила: «Зачем это вам?» Действительно, уже незачем.

 Люблю я заглядывать в одесские дворы! Как правило, посередине двора сидит кот. Или выбегает из подворотни. Или важно входит в нее. Коты – обязательные жители одесских дворов. Не забыть мне красавца-кота по кличке Плинтус, которого я кормила. Как мне потом пояснили жильцы, Плинтус предприимчивый кот – хотя и домашний, но не брезгует попросить жалобным «мяу» у прохожих гостинца.

 Я была бы не я, если бы не приобрела в Одессе кота. Что и сделала. На Староконном рынке был куплен чудесный персидский кот – Тимчин Кисточкин. Я считаю этого кота идеальным и люблю его за черно-серо-шоколадный цвет и ярко-желтые глаза, за коротенькие толстые лапочки и повышенную пушистость, за ум и ласковость. За то, что он одессит, в конце концов!

 Три важные составляющие определяют мое теплое отношение к этому городу – воспоминания детства, уютные дворы и непременные его жители – то наглые, а то жалкие – коты.

Трамвайная Одесса

Ездить по Одессе в трамвае – одно удовольствие. Даже в переполненном. Даже с тяжелыми сумками. Хотя, сомневаюсь, что меня поймут одесситы, вынужденные ежедневно толкаться в полном народу трамвае, совершая маршрут: дом – работа – дом...

 Во времена моего детства веселые чехословацкие желто-красные трамваи считались, да так и назывались «новые». У них как бы игрушечные, пластиковые сидения, серого и красного цветов. А в парк Шевченко, в «Аркадию» или на «Дельфин» мы с бабушкой тряслись в старых дребезжащих развалюхах темно-красного цвета с желтой полосой. Впереди была лишь одна большая фара, а под ней красовалась звезда. Отсутствие второй фары придавало трамваю жалобное выражение. Темно-красный цвет, потертые коричневые дерматиновые сидения и резкий, на высокой ноте скрежет колес на повороте увеличивали жалость к нему.

 Я вспоминаю еще более древние создания – голубые, трехвагонные трамваи с деревянными скамейками. Ходили они редко. Почти каждый день мы с бабушкой ездили на пляж. И когда изредка появлялся «голубой-трехвагонный», я считала, что мне очень повезло, и с восторгом прыгала по остановке. Сейчас уже, конечно, их нет совсем. Жаль. Но и «новые» уже довольно привычно смотрятся. Они как бы веселят и без того веселый город, они подходят Одессе. Будучи в Москве или в Краснодаре, я называла там такие трамваи «одесскими». Только зря, зря их выкрасили в синий цвет!

 Помню еще один трамвай, он ходил по 21-му маршруту, имел один вагон, но, несмотря на это, казался огромным ,каким-то толстым, что ли. Его мотор издавал зловещий, воющий звук при набирании скорости. А мне, девчонке, в нем нравилось то, что окна открывались снизу и закреплялись наверху, можно было высунуться наружу. Бабушка старалась не подпустить меня к окну, или закрыть его, пугая тем, что окно сорвется и отрубит мне голову, и этим лишала меня веселого удовольствия!

 ...Этих старичков, старых трамваев, я видела, спустя много лет приехав в Одессу, лишь пару раз. По старости они стараются не отъезжать далеко от депо, находящемся рядом с вокзалом. И действительно, они напоминают стариков, выползших ненадолго с палочкой в булочную и ковыляющих домой, в тепло, кряхтя и постанывая.

Услышав родной скрежет колес о рельсы на повороте, я подняла глаза и замерла. На миг очутилась в детстве, а потом долго провожала взглядом милого трамваюшку...

Одесса и ее верный друг – Море

Я спускаюсь на пляж «Дельфин». Мне чуть более 20-ти лет. Но чудится... Бегом по склону на «Дикий пляж». Коленки в кровь, рев, и больно мажущий их зеленкой врач из Филатовской больницы, стоящей неподалеку. Этот эпизод многолетней давности настолько прочно засел в памяти, что каждый раз, проходя мимо этой больницы к морю, я переживаю его вновь...

 Когда-то, во времена моего беззаботного детства, я постоянно рыла на пляже ямы. На сыром песке появлялась огромное, широкое углубление, в него просачивалась вода, и можно было играть как угодно – пускать кораблики, бросать камушки и даже залезать самой.

 А потом, чтобы не «сгореть», мы с бабушкой или с приезжавшей в отпуск мамой валялись на склонах, в тени. Мама читала, а я, в белой панамке и ситцевых нелепых трусах, сшитых бабушкой, ползала в травах в поисках чего-то невероятно интересного. Моими друзьями были «равлики-павлики» и колорадские жуки. Стрекотали кузнечики, шелестела листва, время от времени доносились гудки пароходов, надрывно кричали чайки. затаившись в травах, мы кушали абрикосы, черешню, молодой горох, даже котлеты. Все было естественно и ничего более не надо было мне... Наверное, название этому – счастье. ...Вот я ловлю бычков в море! Я – сама! Прожившая полжизни в болотистом Петербурге... Ловлю их, стоя на волнорезе, в юбке и на каблуках, в компании загорелых и видавших виды рыбаков!

 Мой отец любил рыбачить, и через меня передал эту страсть моему сыну. Море щедро одаривает нас бычками, и сковородка ароматной жареной рыбы на ужин обеспечена!

 Когда я иду к нему – к морю, и вижу, как оно сияет впереди, чувствую его рядом, возникает сказочное чувство – более ничего не надо, все тут хорошо и мне тут хорошо.

 Море! И корабли, как бы повисшие над горизонтом. Море меня завораживает. Хорошо от мысли, что совсем рядом ворочается доброе и могучее море, словно мягкий огромный зверь, Черное море, море детства.

Одесса. Запахи и звуки

Каждый город имеет нечто свое, особое. Дух, запах, цвет, звук... Скажем, Питер – это красавец стильный, точеный, но красавец холодный и неприступный. Москва – располагающая к себе (но далеко не всех!) купчиха, простоватая, вечно торопливая, порою неряшливая, толстая....Одесса же – легкомысленная девчонка, хохочущая, озорная, оптимистичная – босиком по лужам – с выцветшими белыми волосами, загорелая, в легком сарафане...

 Запах моря, смешанный с запахом трав. Звуки-горлицы, трамваи, утренний голос «мусор!», дополняемый звоном колокольчика... унылый, протяжный гул маяка в тумане, гимн Одессе на Приморском бульваре, поющий ласковыми колокольчиками, от звуков которого замирает сердце...

 О запахах – особо. Питер не пахнет! Конечно, можно образно сказать, что этот город пахнет сыростью, дождями и туманами. Но настоящего, живого запаха акаций, трав у моря, особо пахнущей соленой, сероводородной морской воды, запаха мидий, ароматов овощных соусов, икры из «синих», жареной рыбы, украинского борща, плывущих из окон одесситов... нет.

 Запах Привоза – отдельная тема! В Петербурге я не ощущаю этих родных запахов и мне их очень не хватает !

 В Одессе красивые люди. Особенно красивы женщины и дети. Это не фантазия, это бросается в глаза. Для сравнения – не раз бывая в Москве, я стала замечать, как неприятны, а то и некрасивы лица москвичей. Это наблюдение можно было бы назвать субъективным, но мой брат, писатель, а значит, человек наблюдательный, тоже, независимо от меня, подметил эту особенность. Почему так – я догадываюсь, но это уже иная тема. (Прошу прощения, москвичи, я люблю ваш город!).

 Одесситы – немного наивные, словно дети. И эта их черта очень обаятельная.

 А еще – в Питере нет одесских бабушек. Бабушек, в выцветших глазах которых читается одесская история. Особенных, колоритных бабушек, которые идут в булочную в тапочках и в старом ситцевом халатике. Они сидят на стульчике у открытых настежь дверей своих квартир, в проеме которых плещется тюлевая занавеска, а на пороге, развалившись, щурится кот...

 Питерские бабушки совсем иные. И солнце не такое, и деревья. Пресное все и безвкусное.

 Мечта переехать зрела давно. С детства. Хотелось стать вот такой одесской бабушкой, сидеть на балконе, закутавшись в плед. Почему я живу в этом холодном, северном, болотистом Петербурге?! Пусть он очень красив, но... Как точно подметила одна известная актриса – Питер это ощущение непрекращающихся слез и несчастья.

 Я стою на балконе на улице Преображенской, гляжу на прекрасный Успенский собор и пью кофе... Я – в Одессе!

 Но тут начинается... Вспоминаются зеркально-чистые озера под Питером, окруженные соснами и елями, тишь леса... И раздражают уже горы потных тел на пляже, и суета, и жара... Ранее кажущиеся очень романтичными кучи мусора у привоза теперь видятся отвратительными...

 Хочется в белую ночь. Идти под зонтом, вдыхать аромат свежей, юной, мокрой листвы...

 Эта двойственность, видимо, навсегда. Отец-северянин увез маму-одесситку к себе в Питер… И этим обеспечил мое вечное шатание между Питером и Одессой.

Не к лицу Одессе зима

Судьба подарила мне шанс переехать в Одессу. Появилась квартира, даже в центре, даже неподалеку от бывшей квартиры моей бабушки! (Мечты таки сбываются!). Но я увидела совершенно иной город! Зимний... Тогда, два года назад, я еще не успела обзавестись квартирой, жила у родственников. И вот, однажды, в трамвае номер 15, спускающимся с тоскующей, как обычно, без света, Слободки, пришли мне в голову грустные строки (надо подчеркнуть, что я тогда ощущала острую тоску, неприкаянность от перемены места жительства и от иных личных переживаний ), к тому же в трамвайное окно стучали мокрый противный снег и сиротливые, голые  ветви деревьев...

 А строки были такие:

 Не к лицу Одессе зима.

 Я иду без ключей и без дома.

 В снежной дымке стонут дома,

 Я сама с собой не знакома!

 И по сей день (детские воспоминания не убьешь!) я считаю, что не к лицу Одессе зима. Этот город просто обязан быть зеленым, солнечным и теплым! Серо-бурая, грязная, холодная Одесса навевает тоску. Хотя...

 Это как муж, расслабившийся в процессе семейной жизни и позволяющий себе не причесаться вовремя, не снять грязную майку, не сказать доброе слово... А любящая жена будет любить и такого мужа. Просто потому что любит.

 Не уверена, корректно ли это сравнение, но почему-то ведь оно появилось?.. И возник вопрос (потому что я так уж устроена – люблю докапываться до самой сути) – люблю ли я Одессу-грязную, со сворами маргинальных личностей и кучами мусора у Привоза? Да, люблю. Люблю через боль. Как та жена... Хочет, конечно, видеть мужа в костюме и чисто выбритым (ну, или с легкой щетинкой – как кому нравится ), но и не стриженного, в футболке с пятнами – никому не отдаст. Но отчего боль? А боль – от идиотских границ, мешающих людям жить, от бедности жителей города, особенно – пенсионеров, от того, когда думаешь, какой Одесса могла бы быть, если бы... если бы... Боль от разрушающихся домов. От убогих прибавок-подачек к пенсиям.

 Я знаю зиму северную, снежную. Со снегом по пояс, с лыжами, санями и ледовыми горками. Помня это, сложно привыкнуть к зиме серо-коричневой, без привычных зимних развлечений.

 Грустно мне, когда Одесса унылая, серая, когда под ногами мокрый грязный снег, когда ветер с моря такой, что надеваешь на себя две шапки, две пары перчаток и три шарфа, и Питер со своею знаменитой сыростью кажется курортом!..

 Однажды я уезжала из Одессы в начале февраля, и на улице было плюс 10! Неслыханно для северного человека! Собаки и коты нежились на теплом асфальте... Я легла бы с ними рядом! Ах, как не хотелось уезжать в Питер, в стужу, в самый разгар злющей зимы!

 Многое еще сейчас, когда я за два года, наверно, привыкла, к Одессе, вызывает восторг. Виноград на балконах в октябре! Это что-то невиданное! Я стою босыми ногами в море в начале ноября – шок! Солнце улыбается из-за туч сразу после дождя (а не через месяц, как в Питере!) – невероятно!

 Главное то, что впереди всегда – весна!

 И Одесса вновь станет родной, детской, веселой.

Знать бы...

Что квартира наша одесская станет чужой, что бабушка переедет в Петербург на склоне лет.

 (Я так и не поняла, откуда она взяла силы оставить Одессу, свою квартиру, двор, подруг, родственников, налаженный быт, все такое родное и привычное вокруг, и переехать в холодный Питер. Но причина была серьезная – развод моих родителей, междугородный обмен... Теперь я знаю, что бабушке это далось очень нелегко).

 Что мои дети окажутся (по отцу) потомками, хоть и непрямыми, знаменитой королевы экрана Веры Холодной, которую жизнь тоже привела в Одессу, а потом... оставила ее в ней навсегда.

 Что мои сыновья будут фотографироваться у памятника Вере Холодной, взяв за руки свою троюродную прабабушку.

 Что я возьму бабушкину фамилию – Красовская.

 Что, как некогда мой отец увез маму из Одессы в Питер, так и я уеду обратно в Одессу, к мужу.

 Что первые иконы, написанные мною для церкви, появятся именно в одесском храме, а не в питерском.

 Что и поселюсь я в родных местах – в пяти минутах ходьбы от бабушкиной бывшей квартиры.

 Что прямо у моего дома, на бывшей улице Чичерина, где ходил 4-й трамвай, место той самой остановки, с которой мы с бабушкой отправлялись в парк Шевченко. А рядом, на площади Льва Толстого, лениво разворачивается с урчанием 1-й троллейбус, а вот и бывшая, грохочущая, улица Советской Армии, где мы садились на 3-й трамвай и ехали  на Привоз.

 Что я, похоже, становлюсь одесситкой!

 Что это все мое – стрекотание цикад вечером на Ришельевской, прохлада фонтанов, разбивающая душный ароматный воздух, певучая, веселая речь одесситов, переполненная неожиданным юмором, спуск к морю на «Дельфине», скрежет трамвайных колес на поворотах, крики горлиц, нежный шепот акации, блики солнца сквозь ее резные листья.

 Что озорная, хохочущая девчонка – Одесса в легком сарафане снова со мною.