ОДИССЕЯ ИОСИФА ДЕ-РИБАСА

                                                                                                                                                                             Андрей Добролюбский

Нет нужды вести дальнейшие раскопки. Тому, кто ищет, достаточно одной-единственной достоверности. Дело за тем, чтобы вывести из нее все следствия.

Альбер Камю. Миф о Сизифе.

Попытки разгадать подлинный смысл античного имени "Одесса” имеют историю, едва ли не равную по продолжительности истории самого города. Этот смысл не был ясен многим современникам основателя Одессы Иосифа де-Рибаса, он не был установлен и последующими историками Одессы. Версий создано немало, и среди них нет ни одной убедительной или хотя бы удовлетворительной.

Причин тому также немало – не сохранилось решительно никаких документальных источников, объясняющих имя Одессы. Очень неоднозначно и отношение последующей исторической традиции к самому де-Рибасу: оно колеблется в широком диапазоне от прямой апологетики этого человека вплоть до стремления полностью вычеркнуть его имя из истории. Не будем здесь "научно” оценивать эти попытки – их можно понять. Очевидное хитроумие де-Рибаса, его способность всегда "провести всякого”, его склонность к тайне, игре, мистификациям, интригам, его удачливость, стремительная и "незаслуженная” карьера – все это, безусловно, не могло не раздражать многих его современников и потомков. Как не могли не восхищать яркость и блеск его личности, его остроумие, образованность, благородство, отвага, решительность и целеустремленность. Впечатляют и его деяния: герой Хаджибея, Измаила, основатель Одессы – те яркие поступки и достижения, которые недоброжелатели де-Рибаса пытались и пытаются затушевать или же приписать другим лицам.

План города Гаджибея

"Официального распоряжения собственно о переименовании Гаджибея в Одессу не отыскано, хотя, вероятно, оно и было”, – писал К. Смольянинов в 1852 году. Оно не отыскано до сих пор, и трудно ожидать, что это произойдет. Поэтому версий за истекшие с того времени полтора столетия о происхождении имени Одессы не слишком прибавилось. Эти версии хорошо известны, их нет смысла здесь перечислять. Не вызывает сомнений, пожалуй, лишь изначальная античная подоснова этого имени. В остальном остается продолжать строить догадки. А это – дело неверное.

Очередная попытка обратиться к этому "бородатому” вопросу может показаться несколько самонадеянной. И это было бы действительно так, если бы несколько лет назад не были случайно найдены археологические подтверждения ритуала основания Одессы Иосифом де-Рибасом. Эта находка – "документ” с очень точной датировкой: 22 августа 1794 года. И поэтому его можно изучать археологическими приемами – с целью установления утраченного культурного смысла обряда.

Такое установление в археологии производится "герменевтическими” приемами, ибо герменевтика (hermeneutikos – разъясняющий, истолковывающий) – это искусство интерпретации всех зафиксированных проявлений жизни. Или – точнее – искусство постижения чужой индивидуальности, вписанной в смысловое поле текста как "второй”, "задний” план, как подтекст.

Естественное желание понять потаенный смысл ритуала основания Одессы – личного поступка де-Рибаса, который, по моему убеждению, таит в себе "подтекст” – тайну ее имени, – возникло у меня едва ли не в момент обнаружения его археологических свидетельств осенью 1995 года. Проблематика смещается в область изучения "археологии личности” самого де-Рибаса. Это значит, что нам предстоит выяснить его жизненные идеалы и цели. Узнав их, мы сможем узнать и смысл совершенного им обряда.

Изучение судьбы Иосифа де-Рибаса должно помочь нам выяснить мотивы его поведения, конкретных поступков и определенных ими событий. Логика психологического постижения в этом смысле глубоко "археологична” – это реконструкция по оттенкам. Однако оговоримся: при рассмотрении типов поведения основных персонажей этого очерка используется "сценарно-игровая” терминология, которая обрамлена античными "одеждами”.

Остается надеяться, что предлагаемый путь к воссозданию смысла имени "Одесса” позволит хоть отчасти компенсировать как недостаток конкретных документальных сведений о де-Рибасе, так и искаженность восприятия нашего "культурного героя” последующей исторической традицией.

Ритуал и место основания Одессы

Обнаружить археологические свидетельства ритуала основания Одессы удалось при окончании раскопок на углу нынешних Ланжероновской и Ришельевской улиц. Эти раскопки мы задумали и осуществили с писателем и краеведом Олегом Губарем осенью 1995 года. Нам тогда хотелось узнать, что может получиться, если покопаться в мусорных ямах знаменитой ресторации Отона, прославленной Александром Пушкиным. Хотя научное обоснование таких работ могло бы показаться сомнительным, мы все же убедили городские власти дать на них разрешение. И с некоторым недоумением власти нам позволили на время разнообразить хрестоматийный городской пейзаж близ Оперного театра пыльным котлованом, окруженным кучами земли и старого строительного мусора.

Находка была совершенно неожиданной и произвела на нас очень сильное впечатление. На дне упомянутого котлована при зачистке фундамента первого одесского дома – дома князя Григория Волконского – в заполнении первой траншеи Одессы, непосредственно на кирпичном фундаменте мы нашли обломки хрустальных бокалов и подноса, бутылочные осколки с пробкой, монету – "пятак” 1784 года с вензелем императрицы Екатерины и российским двуглавым орлом, а также проржавевший кинжал, от которого сохранились лишь рукоять и прилегающая к ней часть лезвия. Бокалы частично "восстанавливались” из собранных осколков – они имели формы, близкие к современным фужерам. Очевидно, что бокалы были разбиты о кирпичный фундамент в открытой траншее, а затем эта траншея была засыпана. Екатерининский "пятак”, аккуратно положенный гербом вверх, ясно датировал время этого возлияния, т. е. terminum post quem (временной рубеж, позднее которого произошло событие) – после 1784 года, года чеканки монеты.

Мы оказались тогда, осенью 1995 года, на том самом месте, где, вероятно, ровно 201 год и два месяца тому назад у открытой траншеи из этих бокалов выпили именно вице-адмирал Иосиф де-Рибас со своим другом, генералом-поручиком Григорием Волконским. И сделали они это в день основания Одессы, 22 августа 1794 года. А перед нами – археологические следы первого празднования Дня ее рождения.

Установлено, что 19 августа де-Рибас, начальник Экспедиции строительства города и порта, вручил Волконскому "Открытый лист” № 1 – право на владение участком, который мы раскапывали. Значит, через три дня, 22 августа, они торжественно выпили у закладной траншеи и в знак зачатия и на грядущее счастье будущего города разбили свои бокалы об кирпичный фундамент "дома № 1” – дома Волконского, который, как известно, находился на углу нынешних Ланжероновской и Ришельевской улиц. Таким образом, мы чудом нашли археологические остатки этого возлияния, обозначающего место основания Одессы. Они выставлены сейчас в экспозиции Одесского историко-краеведческого музея.

Разбитые бокалы – типичные кубки в терминологии того времени – были роскошны и распространены в обиходе российской знати второй половины XVIII века. Они крайне редки в Причерноморье. Типологически такие кубки (бокалы) представлены в собраниях Исторического музея в Москве, Эрмитажа, крупнейшем собрании русского стекла Е. и Ф. Лемкуль и др. Бокалы нашим вельможам были поданы, видимо, кем-то из присутствовавших на хрустальном подносе, который вслед за этим также был разбит о каменную отмостку в открытой траншее.

Предлагаемая реконструкция обрядовых действий участников основания Одессы 22 августа 1789 года по археологическим наблюдениям кажется наиболее вероятной. Мы столкнулись с достаточно привычным ритуалом возлияния при закладке дома. Такой обряд прослеживается со времен седой античности и был широко распространен в эпоху классицизма. Особенно характерен он был для среды российской военной знати – об этом однозначно свидетельствует литература эпохи. Поэтому не удивительно, что участники обряда в конце XVIII века ведут себя как античные "культурные герои”.

Даже беглое рассмотрение античной обрядовой традиции показывает, что монета в основании постройки – это лишь символ благополучия дома. Однако изначальный античный сакральный смысл этого символа в ментальности классицизма меняется: монеты закладывались под памятник. В европейской и российской культурных традициях второй половины XVIII – начала XIX веков это наблюдается почти повсеместно. Под памятники выдающимся "культурным героям” эпохи классицизма очень часто закладывались монеты. Дабы не обращаться к петербургским примерам (Медный всадник, памятник А.В. Суворову на Марсовом поле и пр.), приведем здесь одесский. "В 1827 году, 30 июля, произведена была закладка подножия памятника Дюку де-Ришелье, – пишет К. Смольянинов в "Истории Одессы”. – По совершении молебствования и освящении места в углублении самого большого камня, составляющего фундамент памятника, положены были различные медали и монеты, принадлежащие к царствованиям Людовика XVI, Екатерины II, Павла I, Александра I, Людовика XVIII, которым Ришелье имел счастье служить. К сим памятникам присовокуплена была медаль Государя Императора Николая Павловича, несколько серебряных монет 1827 года и бронзовый медальон с изображением покойного Дюка, выбитый по случаю смерти его в Париже в 1822 году”. О выраженном античном облике Дюка – памятника Ришелье – здесь нет нужды напоминать.

Итак, мы нашли место закладки не просто дома, а Города. Что же мог иметь в виду Иосиф де-Рибас, закладывая в основание будущего Города монету с вензелем своей государыни императрицы? Уж не памятник ли самому себе?

Как бы там ни было, ясно, монета и кинжал, освященные ритуальным возлиянием в момент рождения Города, означали для де-Рибаса нечто очень личное и существенное. В этих символах явно содержался особый, известный только ему смысл. А это значит, что, обнаружив их археологические остатки, мы, образно выражаясь, невольно коснулись тайны рождения Одессы, тайны ее происхождения и имени, которую нам оставил ее основатель. Что же это за тайны?

Напомню, что, несмотря на двухвековые усилия историков, по-прежнему остаются совершенно неясными два обстоятельства: зачем де-Рибас столь упорно добивался, чтобы город был основан именно на этом месте, несмотря на жесточайшее противодействие влиятельных противников; и почему город был впоследствии назван именно Одессой – тайно, без всякого указа, задним числом? Почему это было для него так важно? Попытаемся установить смысл этого поступка, венчающего успешное осуществление некоего замысла.

Подражание древним – "сценарий на всю жизнь”

Методология "вчувствования” в эпоху классицизма довольно проста. Все "значимые” поступки людей во второй половине XVIII века определялись духом и соответствующей модой на античность. Это была не просто античная "вуаль” – античность была как бы реальностью. Девиз классицизма сформулировал Иоганн Винкельман: "Единственный способ для нас быть великими, если возможно, неподражаемыми – это подражание древним”. Действительно, глубинная "античная” ментальность тогдашней европейской культуры, омываемой "Гольфстримом античности” и организующей весь строй своей жизни по античным образцам, кажется очевидной.

Общая ментально-культурная атмосфера классицизма неминуемо обрамляла "античной мотивацией” поступки всех людей той эпохи. Это значит, что ключ к тайным смыслам обряда, совершенного 22 августа 1794 года Иосифом де-Рибасом, в его конкретных тогдашних побуждениях. Они были определены типом его личности, судьбы, его "идеалом” – и как "культурного героя античности” и одновременно "героя своего времени”.

Биографы де-Рибаса этого обстоятельства как будто специально не подчеркивали. Исторический очерк о нем помещен в "Словаре достопамятных людей Русской земли” Н. Бантыш-Каменского, и эти сведения неоднократно воспроизводились. Известно, что де-Рибас был сыном чиновника, служившего в Неаполитанском военном министерстве. Принято считать, что дон Хосе (Иосиф) де-Рибас-и-Бойонс родился в Неаполе 6 июня 1749 года. Эта дата надежно не документирована, однако она вошла в большинство справочных пособий и художественную литературу. По другим данным, будто бы сохранившимся в записках его брата Феликса, Хосе появился на свет 13 октября 1751 года. Вопрос этот туманен и для наших целей не столь существенен.

Как бы там ни было, детство и первые юношеские годы дона Иосифа приходятся на 1750-е – начало 1760-х годов. Об этом периоде его жизни – периоде, когда формируются все стержневые качества личности человека, – мы знаем крайне мало. Поэтому обстановка, в которой рос и воспитывался молодой человек, воссоздается лишь в общих чертах.

А они вот каковы. Известно, что рубеж 50-60 годов XVIII века – это начало эпохи европейского классицизма, фазы европейской культуры и ментальности, подражающей античности. Античная ментальность во второй половине этого столетия заразила все европейское общество. Истоки этого процесса – именно в Неаполе, а точнее – в Геркулануме и Помпеях. Раскопки Геркуланума велись в 1733-1766 годы, с 1748 года, незадолго до рождения дона Иосифа, начались раскопки в Помпеях. Эти раскопки ознаменовали встречу европейцев с непосредственным и бытовым миром древности.

Извлеченные в результате их шедевры вызвали настоящий бум античной культуры в Европе. Иоганн Винкельман в своем труде "История искусства древности” первым применил для изучения античных памятников едва ли не всю греческую мифологию. Его образные выводы произвели огромное впечатление, вызвали горячее сочувствие античным идеалам. Все поколение Иосифа де-Рибаса воспитывалось на античных образцах, на "Илиаде” и "Одиссее”. Сам же молодой де-Рибас вырос в "эпицентре” начавшегося бума античной культуры, в королевском дворце Неаполя, где прежде всего скапливались богатейшие помпеянские и геркуланумские коллекции. Это естественно – ведь семья де-Рибасов жила при дворе. В залах дворца, среди многочисленных античных сокровищ, мальчик провел все свое детство. И если справедливы утверждения романистов и биографов, то можно судить и о типе его личности: "Мальчик отличался от своих сверстников чересчур живым воображением, ясным умом, страстностью натуры и нетерпеливостью характера”, – это отмечали все его гувернеры, объясняя шотландско-испанским темпераментом.

Органичная классическая образованность молодого де-Рибаса очевидна – она была настолько глубока, что позволила ему впоследствии быть равным собеседником самых блестящих умов его времени – Ивана Бецкого, Дени Дидро да и самой Екатерины. Де-Рибас хорошо владел семью языками.

Показательно для выяснения сценарно-мифологической ориентации де-Рибаса использование им в своей переписке терминологической "номенклатуры” античных богов и героев. Даже беглый ее просмотр свидетельствует, что он отдает предпочтение Одиссею и мечтает быть Александром Великим. Иными словами, это – сценарий "победителя” Одиссея с идеалом Александра.

Тип сценария "победителя” Одиссея, в терминологии Эрика Берна, может звучать как "перед тем как…”. Это значит – для того, чтобы вернуться на родину с победой, Одиссею необходимо было выполнить множество условий-испытаний. Девиз этого сценария формулируется как "бороться и искать, найти и не сдаваться”. Он может означать и постоянное стремление к риску и подвигу. Такой девиз подошел бы и самому Александру Македонскому.

В представлениях античности и в терминологии Аристотеля и Александра такое качество личности именуется "потосом” (буквально: "влечение”, "побуждение”) – это стремление к подвигу, присущее истинным героям, которое влечет их к "аретэ” (буквально: "доблесть”, "добродетель”). "Аретэ” при этом понимается как присущее героям чувство долга, более важное для них, чем знатность происхождения или богатство. Этически это – высшая доблесть. Такие особые качества обеспечивают способность личности превращать некую умозрительную и крайне малую вероятность в свершившийся факт, в объективную реальность.

Люди такого склада в XVIII веке были пропитаны античным "субстратом”, они искренне ощущали себя античными героями, подражали им, называли себя античными именами. Литературных примеров тому не счесть. И если в письмах зрелого де-Рибаса содержатся "комплиментарные” оценки Одиссея, то ничто не мешает полагать: ориентация именно на этого героя определила контуры всей его судьбы.

Такое предположение герменевтически объясняется типом личности де-Рибаса. Если попытаться обобщить впечатления современников о нем, то это был одновременно необычайно умный, хитрый, ловкий, осторожный, крайне обаятельный человек, блестящий мастер интриги. Эти качества в нем удивительным образом сочетались с исключительной отвагой, бесстрашием и благородством, личным мужеством. Известно также, что в культурной античной ментальности Одиссей-Улисс – это литературно-мифологический эталон "многоумия”.

Типологическое сходство характеров Одиссея и де-Рибаса кажется очевидным. Обладая такими качествами, де-Рибас, безусловно, был человеком, способным творчески применять сценарную методику Одиссея при любых жизненных обстоятельствах. Как и Одиссей, "возбуждающий боевой пыл воинов”, он обладал высокой "пассионарной индукцией”.

При сравнительном рассмотрении параллелей судеб де-Рибаса и Одиссея нас интересует "тип поведения” (выражение Ю.М. Лотмана), а потому и не слишком смущают документальные пробелы. Поступки де-Рибаса типологически следуют жизненным установкам Одиссея-"победителя” и соответствующему "сценарию на всю жизнь”. Для его осуществления необходимо проходить через пороговые подвиги-испытания, которые в случае успеха должны быть вознаграждены. Награда ("выигрыш” в терминологии Берна) в таком случае побуждает к следующему подвигу-испытанию. Таким образом, перед нами типичная жизненная "игра”, которая обладает основными характеристиками – скрытыми мотивами и наличием (возможностью) выигрыша.

Любовь Афины и мальтийский талисман

В 1769 году молодой де-Рибас покидает Неаполь, поступает на русскую службу и отправляется на бесконечную войну с Турцией-Азией – за "свободу Эллады”. Он покидает родину из-за вендетты – так и Одиссей оставил Итаку не по своей воле. Этот "знаковый” поступок определил ориентацию на судьбу Одиссея – вынужденного "странника”, скитальца на чужбине, мечтающего вернуться "домой”.

С этого момента, как говорил Пушкин, вступает в игру "сила вещей”.

В Ливорно де-Рибас почувствовал "ветерок судьбы” и отдался ему полностью. Качества Одиссея спасают его через год при Чесме – как командир зажигательного брандера он должен был проникнуть в сердце турецкого флота ("метод Троянского коня”). Де-Рибас фактически был обречен на смерть (как и Одиссей, проникнувший в Трою, был узнан Гекубой). Оставшись в живых, де-Рибас заслуживает особое доверие "богов” своего "Олимпа”.

Ему тайно поручается "дело Таракановой” – ее хитростью заманивают на флагманский корабль. Видимо, это была первая очень серьезная услуга, оказанная императрице (как и Одиссей с Диомедом тайно похищают из Трои Палладий Афины, чем спасают ее честь). "Выигрыши” и Одиссея, и де-Рибаса в обоих случаях были очень велики – обретение высочайшего покровительства, которое обеспечивает дальнейший жизненный успех. "Интеллектуальный героизм” Одиссея находится под неусыпным покровительством Афины.

Этот тип "интеллектуального героя” де-Рибаса высоко оценивает императрица и начинает ему особо покровительствовать. "Выигрыш” от истории с похищением Таракановой оказался очень перспективным для "победителя” и определил дальнейшее направление его карьеры. Де-Рибас становится воспитателем Алеши Бобринского – сына Екатерины от Григория Орлова. Императрица женит его на дочери своего любимца И.И. Бецкого – Анастасии Соколовой – и селит прямо во дворце (по слухам, Бецкой был возможным отцом самой Екатерины). За неполных три года он из капитана становится полковником. "Ее Величество оказывает Рибасу всевозможные милости, – пишет маркиз де Жуиньи графу де Вержен 25 июня 1776 года. – Она желала бы даже дать ему знаки отличия, но вместе с тем желала бы, из-за общественного мнения, иметь причины, которые оправдывали бы ее особые милости”. Де-Рибас становится для Екатерины-Афины "своим” Одиссеем. Как будто примерно на это же время приходится начало их романа.

В связи с этим уместно вспомнить, что именно Афина после спасения ее Палладия стала особо покровительствовать Одиссею. Поэт-мифолог Роберт Грейвз специально подчеркивает их интимные, едва ли не любовные отношения. При этом она сознательно подвергает его мужество все новым и новым испытаниям, однако неизменно и выручает в самых безнадежных ситуациях.

Сопоставление очевидно "порочной” Екатерины с Афиной-Палладой (Девой) современному мифологически образованному человеку может показаться почти кощунственным. Между тем ее прямое отождествление с Афиной-Минервой воспринималось современниками совершенно естественно. Эпоха в этом открыто сознается. Так, в 1791 году поэт Державин в оде на смерть князя Потемкина писал, как о само собой разумеющемся:

Не ты ль наперсником близ трона
         У северной Минервы был…

Де-Рибас-Одиссей вполне мог считать Екатерину своей Афиной. Сам факт их романа весьма вероятен по уже упоминавшейся "силе вещей” и хорошо объясняет все последующие "игры” партнеров. Этот роман прослеживается по своим последствиям и обеспечивает де-Рибасу очередные "выигрыши” и "награды”. Императрица в 1777 году тайно "дарит” ему сына – Иосифа Сабира (перевертыш "Рибас – Сабир”). Следующий подарок своему "кавалеру” она делает в 1778 году – орден Св. Иоанна Иерусалимского – высшую награду Мальтийского ордена. Большей милости императрица тогда де-Рибасу оказать просто не могла, поскольку "настоящие”, военные, ордена можно было получить только на войне. Этот орден – безусловный подарок "настоящему кавалеру” в благодарность за Сабира – в оценке де-Рибаса-"победителя” обладал высшей ценностью и мог бы стать окончательным смыслом его жизни, если бы де-Рибас не был Одиссеем. Известно, что, несмотря на "комфортное” положение при дворе, он томится в Петербурге от "невостребованности”. И потому ищет новые испытания на пути к подлинно высокой цели и, как Одиссей, отправляется в "странствия”.

Награждение де-Рибаса командорским крестом древнейшего в Европе Мальтийского ордена может означать и то, что императрица разглядела в нем истинно рыцарские черты характера, оценила и задала соответствующие рыцарские мотивацию поступков и "тип поведения”.

Можно видеть, что Екатерина, как и Афина в случае с Одиссеем, отправляет де-Рибаса на очередные испытания. И он в 1784 году отправляется в десятилетние "странствия” – на юг, в действующую армию. Мальтийский крест, как мы увидим, окажется в них надежным оберегом.

Таким образом, тип личности де-Рибаса-Одиссея – "странника”, "рыцаря” с пассионарной установкой Александра Великого – определил его "сценарную мечту” – основание "своей Александрии”. Эта мечта и обусловила последующую "игровую” типологию его поведения, приведшую к основанию Одессы.

Во власти Светлейшего Посейдона, или "А ну-ка, подеритесь”

Екатерина отправила де-Рибаса в распоряжение Потемкина, который, по словам Байрона, был:

…муж великий в те года,
          когда величие убийством и развратом
          Стяжалось. Если честь нам титул и звезда
          Дают, – он славен был и был вдвойне богатым.
          Саженный рост его доставил без труда
          Ему внимание царицы…

                                           (Дон Жуан, песнь 7, 37)

Можно видеть, что этим императрица совершает один из маневров своей "ритуальной” женской игры: "А ну-ка, подеритесь”. Такие игры относятся к категории сексуальных, в их основе всегда лежит женская психология. Отношения де-Рибаса с Потемкиным были с самого начала определены этим "маневром” императрицы. Его основное, "честное”, правило – женщина ловко сталкивает двух симпатизирующих ей мужчин, давая понять или даже пообещав, что будет принадлежать победителю. По окончании сражения она выполняет свое обещание. Предполагается, что отныне дама и ее партнер "будут жить долго и счастливо”. Впрочем, эта игра предполагает и женское коварство в самом широком диапазоне (напр.: "изменить” обоим сражающимся с третьим "игроком” и т. п.).

Для Афины это – самое обычное поведение. Однако известно, что по отношению к Одиссею она вела себя честно. И выручала всегда. Точно так же поступала Екатерина с де-Рибасом, который при этом играл в свою "игру”. Все десятилетие 1784 - 1794 годы, предшествующее основанию Одессы, для де-Рибаса в "лучшем мужском” возрасте "акме” оказалось периодом "странствий” – это серия подвигов, акций личного мужества и бесстрашия, нарастающих как по своей значимости, так и по получаемым наградам. Тогда и сформировалась окончательно репутация де-Рибаса у его недоброжелателей как "человека необычайно ловкого, о котором говорили, что он может провести всякого. Но в отваге и решительности ему никак нельзя было отказать”. В терминах личного идеала античности "игра” де-Рибаса – это попытка пройти путь Александра Великого методами Одиссея.

Итак, в начале 1784 года де-Рибас попадает в подчинение "великолепному князю Тавриды” Г.С. Потемкину. Современники единодушно отмечают, что основным внешним поведенческим признаком князя было то, что он всегда мрачно грыз ногти в процессе едва ли не любого общения.

Светлейший князь в антично-мифологическом мышлении остроумного де-Рибаса более всего мог напоминать Посейдона – главного гонителя Одиссея после того как последний не слишком уважительно обошелся с его сыном Полифемом. Отвратительный характер Посейдона известен: своенравный, капризный, угрюмый, сварливый, склонный к обжорству тип, коварный, злобный и мстительный. В дальнейших событиях, как мы увидим, оба "игрока” постоянно используют соответствующие методы, извлекаемые из собственного "сценарного аппарата”. Каждый – из своего.

Попытаемся "вчувствоваться” в их отношения. Игровая эпопея началась с того, что де-Рибас подает Потемкину свой, составленный им еще в Петербурге, проект реорганизации русского флота. Известно, что в ответ Его Светлость ставит де-Рибаса на место и отправляет служить не во флот, а в кавалерию – командиром Мариупольского полка