Если посмотреть на изображение первого герба Измаила, то можно увидеть казацкую чайку на волнах Дуная, "кавальер”, казацкую саблю и поверженный мусульманский полумесяц. А также знак Георгиевского креста. У составителей герба не было сомнений в том, кто на самом деле взял Измаил: этот подвиг совершили "мальтийские” рыцари и запорожские казаки под командованием де-Рибаса.

Этот герб был "патриотически” подправлен и изменен с 1826 года – убраны изображения кавальера и казацкой чайки. Вместо них показаны нос корабля на якоре и часть берега. В его описании говорится, что символика герба связана почему-то с победой при Кагуле (Винклер П.П. Гербы городов, губерний и посадов Российской империи. СПб, 1899.)

Гнев и милости Афины

Де-Рибас-Одиссей сумел-таки взять свою Трою. Это был очередной сверхпоступок и крупнейший психологический "выигрыш”. И его Афина это оценила самым высоким образом – ведь императрица знала, кто был главным героем этого штурма. Именно де-Рибас был награжден Георгием 2-й степени и шпагой, осыпанной бриллиантами. Казаки, помимо наград, получили и многочисленные льготы.

При этом императрица-Афина была очень недовольна князем Таврическим: она видела всю историю войны от Очакова до Измаила своими глазами. Екатерина, наверное, имела все основания думать, что де-Рибас был отстранен Потемкиным от головного командования штурмом несправедливо. Поэтому измаильский подвиг де-Рибаса и был ею оценен максимально – ведь орден Георгия мог получить лишь тот, кто "лично предводительствуя войском, одержит над неприятелем, в значительных силах состоящим, полную победу, последствием которой будет совершенное его уничтожение”, или, "лично предводительствуя войском, возьмет крепость”. Не случайно и то, что Суворова в награду за Измаил она произвела лишь в подполковники Преображенского полка – того самого, полковником которого была Екатерина. Ясно, что императрица считала участие Суворова в этом деле "ситуационным”. Да Суворов и сам об этом знал.

Судьба Потемкина после Измаила была полностью сломана. Очевидно, "команда де-Рибаса” успешно потрудилась и на светском "фронте”: в феврале 1791 года Потемкин был вызван в Петербург, "на ковер”. Мы не знаем подробностей царственной выволочки и последующей опалы. Но зато знаем результаты: отставка была решена – за бездарность у Очакова, за подлость под Хаджибеем, за трусость при Измаиле. За все. Стресс его был сильнейший, князь очень переживал свое унижение и поражение: ясно, что этот человек, которому был всего 51 год, не хотел далее жить. Любой врач может подтвердить это, если прочтет письмо канцлера князя А.А. Безбородко, которое он пишет из Ясс графу П.В. Завадовскому: "Склонность его к желчи, при геморроях, раздраженная разными неприятностями, в последнюю его у вас бытность (с 24 февраля по 24 июля. – А.Д.), вызвала приступ "молдавской лихорадки”, от которой лечиться он не желал – "по обычаю своему, растворяя ночью окна, не воздерживался в пище и не принимал лекарства… дошел до крайности, исповедовался и причащался…”, затем "съел целого гуся и впал в рецидиву. Тут еще более отрекся он от лекарств… по ночам велел лить себе eau de Cologne на голову, опрыскивал себя кропилом с холодной водою и, тем мешая всякой транспирации, концентрировал весь жар во внутренности своей”. 4 октября, отъехав пять верст от станции Резина, он попросил вынести его из коляски и положить на землю. Так он скончался. Снова прокомментируем это словами Байрона:

…От несварения он умер, пищей сладкой
         Объевшись, – и лежал у придорожных лип,
         Стяжав проклятия страны, им разоренной, –
          Как саранча, что мрет на ниве обнаженной.

                                                         (Песнь 7,36) 

И дополним свидетельством Безбородко: "При вскрытии тела его найдено необычайное разлитие желчи, даже, что части ея, прильнув к некиим внутренностям, затвердели… Много он должен казне…”.

После смерти Потемкина императрица назначает главнокомандующим друга де-Рибаса князя Г.С. Волконского. Под его руководством еще в июле 1791 года де-Рибас, возглавляя кавалерийскую атаку при Мачине, решает исход этого боя в пользу русских. За Мачин Афина награждает его орденом Александра Невского (наверное, Потемкина это добило. – А.Д.). А затем, в составе русской делегации, подписывает Ясский мир. Он выиграл свою войну – совершил суперподвиги, победил своего Посейдона и снискал благодарность Афины и подлинную славу.

На пути к Городу Солнца

Если справедливо предположение, что Одиссей – это, в сознании де-Рибаса перерожденный (возрожденный) Хаджибей, то нетрудно себе представить, что замысел основать город с таким античным именем на месте своей победы возник у него именно утром 14 сентября 1789 года, в кофейне Аспориди, на нынешнем углу Ланжероновской и Ришельевской. И он стал к этому готовиться.

"После взятия Хаджибея де-Рибас оставался в нем еще долго… и не терял напрасно времени; его поразила доброта Хаджибейского рейда, и свои предположения о возможности построения здесь гавани… он подкрепил целым рядом наблюдений и лично сделанных измерений, – пишет А. Дерибас. – Несомненно, что будущий сподвижник его по основанию Одессы, Франц Павлович де-Волан, состоял при нем еще в Хаджибее… По всем вероятиям, работы по измерениям рейда и другие были произведены ими вместе… Во всяком случае, план основания Одессы… был выработан исподволь, систематично, основательно”.

Показателем античных пристрастий де-Волана может для нас послужить тот факт, что при строительстве укреплений бывшего турецкого Аджидера (Овидиополя) (название турецкой крепости Хаджидер переводится как "бедный скиталец”, она названа Овидиополем теми же де-Рибасом с де-Воланом) он в 1795 году случайно наткнулся на древнюю могилу в каменном ящике. И немедленно объявил ее гробницей самого Овидия, о чем, как о сенсационной находке, оповестили мир парижские газеты. Разумеется, это оказалось ошибкой: впоследствии выяснилось, что захоронение действительно было античным, но совершено лет за триста пятьдесят до рождения поэта-изгнанника. Однако факт сам по себе симптоматичен: де-Волану очень хотелось найти "античного” Овидия.

Именно Овидий был бедным скитальцем в сознании классицизма того времени. По мнению эпохи, он некогда жил именно здесь. Поэтому и де-Волан так тоже считал. Он же автор и первого "античного” плана Овидиополя. 

Не менее показательным в этом отношении оказывается и первый план Хаджибея-Одессы, составленный де-Воланом зимой-весной 1794 года. Он свидетельствует, что город был задуман как античный с самого начала. Попытаемся "вчувствоваться” в замысел де-Волана.

В античной ментальности любые существенные действия, заполняющие человеческую жизнь: рождение, брак, смерть, основание города, дома или храма, освоение новой территории и т. д., – обладают значением и ценностью не сами по себе, а как повторение мифологического, идеального образца, как воспроизведение некоторого прадействия. И в античной мифологии существует представление об отделении богами тверди от хляби – о выделении организованного, упорядоченного пространства из первозданного хаоса как об изначальном акте творения. Овладение новой землей, будь то на основе военного ее захвата, будь то в результате открытия, становилось подлинно реальным в переживании каждого, только если с помощью точно исполненного ритуала в нем обнаруживалось повторение изначального мифологического акта творения.

Так, в частности, объяснялись обряды закладки городов у древних римлян еще в эпоху ранней империи. Проведя ночь у костра, основатели будущего города втыкали в землю шест (или копье), следя за тем, чтобы он стоял строго вертикально, и, когда шест, озаренный первым лучом восходящего солнца, отбрасывал на землю длинную тень, по ней поспешно проводили плутом борозду, определявшую направление первой главной улицы – декумануса (decumanus ager – поле, с которого вносится десятая часть продуктов); к ней выставлялся перпендикуляр, становившийся второй главной улицей – кардином (cardinis – ось, небесный полюс, граница), и у их пересечения возникало ядро города, центр, одновременно деловой, общественный и сакральный. Происходило как бы заклятие неупорядоченной первозданной природы; на ее хаотическую пустоту, повторив первичный акт творения, оказывалась наложенной четкая геометрия порядка и воли.

Полисная идея была модифицирована де-Воланом в планах Одессы 1803, 1809 и 1811 годов в так называемую "очаговую”, или "мегаполисную”. Она заключалась в проектировке восьми площадей как будущих самостоятельных очагов экономического и социокультурного притяжения населения строящегося города. Такие очаги, по мысли де-Волана, при своем стихийном разрастании объединяются в общий мегаполис по единому, "римскому” плану "как бы постепенно сливающимися крупными пятнами”. Эта идея создавала дополнительные резервы жизнеспособности Одессы. Одним из таких запланированных "очагов” была нынешняя Греческая площадь. Возможно, не случайно "круглый дом”, находящийся именно на ней, расположен точно на линии восхода солнца в день рождения Одессы

Трудно сказать, мог ли де-Волан знать при составлении плана зимой 1794 года задуманное де-Рибасом имя будущего города. Но ясно, что оно могло быть только античным. Удивительно удачная планировка одесских улиц и связанные с этим "комфортные” ощущения одесситов многократно отмечались в литературе. Этим мы обязаны не только высочайшему профессионализму и таланту де-Волана, но и его необычайной культурной чуткости к древнейшим традициям античного градостроения. Своим планом он сумел оптимально обеспечить освещение будущего города Солнцем. План де-Волана оказался, таким образом, совершенным воплощением античного градостроительного замысла де-Рибаса.

Одесса как памятник де-Рибасу, или "Археология” имени

В царствование Екатерины создание новых городов на юге России (как и в Римской империи) было самым обычным делом. "Избирался какой-либо пункт местным администратором… писалось об этом в Петербург, откуда шел на его имя указ: "повелеваем на сем, избранном вами, месте град воздвигнуть”. Таких городов воздвигалось до десятка ежегодно. Поэтому кажется удивительным, что градостроительная затея де-Рибаса с де-Воланом рассматривалась их противниками как едва ли не государственное преступление. Но это было именно так. "Никогда еще преступление не поднимало головы так высоко, безнаказанность и дерзость Рибаса достигли своего апогея”. Более всего сопротивлялись сторонники устроения главного порта на Черном море в Очакове. Самыми активными из них были граф Ф.В. Растопчин и вице-адмирал Н.С. Мордвинов – злейшие враги де-Рибаса. Начались бесконечные интриги. Впрочем, Растопчин предвидел свое поражение: "борьба не будет равной”, потому что "добродетель и достоинство всегда терпят поражение, когда против них вооружаются интрига и преступление”.

Мы знаем, что, "вооружившись интригой и преступлением”, де-Рибас "выиграл” свою Одессу. Де-Волан пишет об этом: "Приманчивые и корыстолюбивые предупреждения не укоснили возникнуть и, напрягая усилия свои возродить недоверчивость и затмить важное сие предприятие (построение одесского порта), вопияли о невозможности приведения сего в действо; однако твердость духа и усердие тех, на коих возложено руководство к произведению работ, противостояли буре сей, и устроение возымело свое начало 1794 года августа в 22 день”.

Можно видеть, что хитроумный де-Рибас и здесь повел себя как Одиссей: формально он добивался лишь устроения порта Хаджибей, а фактически заложил Город. Оставалось дать ему желаемое имя.

Последовательность взаимных "подарков” Афины и Одиссея такова. Рескрипт об устройстве в Хаджибее военной гавани с купеческою пристанью был подписан Екатериной 27 мая 1794 года. Эта дата – день свадьбы де-Рибаса. Подписывая рескрипт, императрица тем самым делала ему очередной подарок. Как бы "в ответ”, 22 августа де-Рибас закладывает монету с вензелем своей богини в основание будущего города и тем самым посвящает его ей. Этим же он ставит "памятник” себе, Одиссею. Естественно, что пока этот город никак не назван и продолжает именоваться Хаджибеем. Происходит это на месте, где некогда, по мнению де-Рибаса, был античный Одессос.

Проследим тайное и внезапное появление имени "Одесса”. В декабре "вице-адмирал де-Рибас выехал в Санкт-Петербург к Высочайшему Ея Императорского Величества двору… и минул первый и последний год жизни города Гаджибея!”. "В начале 1795 года название Гаджибей исчезает: его место заступает Одесса… Слово "Одесса” встречается в первый раз в заглавии Высочайше утвержденного 10-го Генваря 1795 года штата запасного соляного магазина… В другой раз город Одесса упомянут в указе 27-го Генваря 1795 года об учреждении Вознесенской губернии. На основании этого указа в состав новой губернии входили двенадцать уездов с 12-ю окружными и 7-ю приписными городами. Между приписными упомянут и "город Одесса, татарами Гаджибей именованный”, приписанный к Тираспольскому округу”.

Вот и вся тайна. Де-Рибас специально приехал в Петербург, чтобы договориться с императрицей о новом имени Хаджибея. Екатерина сделала де-Рибасу высший и тайный подарок: позволила ему назвать новый город своим античным именем, освятив его своей "женской” сущностью и покровительством. Никакого специального указа о названии города в таких условиях и быть не могло – это было закамуфлировано другим "указом” – о соляном магазине

Трудно себе представить, чтобы штат "запасного соляного магазина” требовал именно Высочайшего утверждения! Не менее трудно представить, чтобы имя "Одесса” после такого утверждения могло бы в России кем-то оспариваться. И это имя, данное явочным порядком, было закреплено в следующем указе – от 27 января – как факт, который уже далее не обсуждается. Он и не обсуждался. И, чтобы у де-Рибаса в дальнейшем было поменьше неприятностей с Растопчиным, Мордвиновым и др., императрица подчинила его непосредственно своему последнему любимцу – Платону Зубову, тогда екатеринославскому, таврическому и вознесенскому генерал-губернатору. А также "подарила” своему Одиссею на развитие новорожденной Одессы 712 тыс. рублей (по утверждениям Ф.В. Растопчина – 1 миллион 200 тыс.).

Трудно не восхититься – придумано все очень остроумно: Одесса началась с шутки и розыгрыша. Афина с Одиссеем развлеклись и снова всех провели. Никто ничего не понял. Завистникам оставалось только брюзжать, что де-Рибас "обманным образом вынудил у престарелой государыни согласие на построение никому не нужного города”. Императрица с де-Рибасом обхитрили и современников, и потомков – они тайно поставили памятник в лице Одессы самим себе. В этом и есть смысл их поступка.

Смысл основания Одессы де-Рибас "обозначил” и другой существенной для себя символикой: дата на монете – 1784 год – не случайна, она отстояла от даты закладки ровно на десять лет. Это – срок странствий Одиссея, после которых он вернулся домой. Так и де-Рибас, основав свою Одессу, закончил свою военную эпопею и "вернулся домой” – в знак этого он уложил оружие (кинжал) в закладную траншею дома своего боевого друга князя Волконского, с которым вместе выиграл свою последнюю битву при Мачине.

В первом гербе Одессы, Высочайше утвержденном 22 апреля 1798 года, при жизни де-Рибаса, обозначена также и существенная для него мальтийская символика. В верхней части, под разветвлением шеи орла, видны "ласточкины хвосты” подарка Екатерины – ордена Св. Иоанна Иерусалимского (Винклер П. П. Гербы городов, губерний, областей и посадов Российской империи. СПб., 1899. – с. 109).

После смерти Екатерины в ноябре 1796 года Одессу у де-Рибаса отняли. Его жизнь без любимой государыни, без любимого партнера по играм во многом утратила вкус, стала пресной. Остаток своих лет он проводит в Петербурге, вынужденный терпеть унижения и бесконечные капризы императора Павла. Возможно, не случайно, оставшись без покровительства своей Афины, он утрачивает свой "потос” и погибает через четыре года, запутавшись в собственных интригах.

Одесса за эти годы без де-Рибаса тоже чуть было не погибла. Но ее спасли и поставили на ноги наследники де-Рибаса – Ришелье и Ланжерон, продолжатели его дела. Они сумели воплотить его мечту в жизнь. Поэтому Одесса оказалась лучшим "выигрышем” де-Рибаса – она самим своим существованием "обессмертила” его имя. Наверное, также не случайно Провидение позаботилось о том, чтобы мы через двести лет нашли остатки его тайного, "археологического” замысла. Ведь образ Одиссея и в нашем сознании – это символ тайны надежды и выживания культуры вопреки всем испытаниям, выпавшим на ее долю в столетии.

…Историческая память причудлива. У постамента памятника Екатерине бронзовые фигуры де-Рибаса и Потемкина были поставлены рядом, в одной компании с Зубовым и де-Воланом. В такой же компании они остались и в дворике Одесского историко-краеведческого музея. Быть может, с "высшей” точки зрения это и справедливо. Ведь Потемкин своими руками создал именно такого де-Рибаса, который сумел основать именно такую Одессу.

Опубликовано в журнале «Октябрь» 2005, № 7

http://wars175x.narod.ru/bgr_drb.html