Видимо, это было первым унижением, первой обидой де-Рибаса на князя, которые со временем проявились в их разговоре об Оське (Иосифе) Сабире (см. ниже). Видимо, де-Рибас не вполне понимал, чем он, собственно, хуже Потемкина, которому вынужден подчиняться. Он в душе считал себя выше князя, поскольку обладал выраженным "потосом”, который побуждал его стремиться к "аретэ”, а также "рыцарским” благородством. Таких качеств у Потемкина, безусловно, не было. Напротив, в представлениях античной ментальности Потемкин был типичным автократором, причем с явно выраженным "гибрисом” (букв.: "дерзость”, наглость”, "высокомерие”). Гибрис присущ человеку, возомнившему себя равным богам. О таком гибрисе писал, например, Ф. Шиллер в "Кольце Поликрата”. И, действительно, полководческими талантами князь не отличался – это было общеизвестно, хотя амбиции его были очень велики. Со своей стороны, князь вполне мог видеть в де-Рибасе потенциального соперника – трудно себе представить, чтобы он не знал ничего о карьере этого "выскочки” при дворе. Поэтому его нужно унизить, если не уничтожить.

Мы не найдем в письмах де-Рибаса прямых недоброжелательных отзывов о князе Таврическом. Думается, что "археологию” отношения мальтийского "рыцаря”, героя Чесмы, с присущим ему "аретэ” и одновременно любимца Екатерины – к "сыну Ночи”, трусливому, желчному, завистливому автократору Потемкину ("… ведь княжьих подвигов День не видал вовеки”), точнее всего выразил Байрон в приведенных строках из "Дон Жуана”. Таковым было общественное мнение эпохи. К слову, медицинское заключение после вскрытия тела князя подтверждало его исключительную в буквальном смысле слова желчность.

К началу очередной русско-турецкой войны, в 1787 году, Потемкин берет "рыцаря” де-Рибаса к себе в услужение, на лакейскую должность – дежурным генералом при своем штабе. "Мальтийский командор” вынужден терпеть это оскорбление все десять месяцев бездарной очаковской осады. Он был не одинок в своем унижении.

Не менее оскорбленными Светлейшим, но по-иному могли чувствовать себя и черноморские казаки во главе со своими старшинами Антоном Головатым и Захаром Чепегой. Известно, что после разгрома Новой Сечи в 1775 году – острое, сильное и все еще достаточно свежее унижение – они образовали "личную гвардию” Потемкина и также вынуждены были ему служить. Не менее известно, что казаки неоднократно на протяжении 1788 года настаивали на немедленном штурме Очакова, чтобы показать русским, как нужно воевать по-настоящему. Сближение униженных казаков с униженным де-Рибасом было совершенно естественным: у них был общий враг – Потемкин.

Надо думать, этот ропот Потемкину надоел, и он решил проучить Головатого, используя любимый педагогический прием Посейдона – загнать в смертельную ловушку, из которой выбраться невозможно. Поэтому он в ноябре 1788 года посылает его отряд на верную смерть: взять штурмом турецкую крепость на острове Березань. Без всякой поддержки. Его Сиятельству не было жаль амбициозных казаков. Выходка эта мало известна. В начале 1789 года де-Рибас как бы дружески конфиденциально просит Потемкина принять на службу своего сына Иосифа Сабира. Де-Рибас ведет себя "по-приятельски”, именует его просто Оськой, считает, что тот "похож на врача”. Потемкин, естественно, тоже "по-приятельски” интересуется: что это за сын, мол, от кого? Де-Рибас, явно издеваясь над бывшим "главным” фаворитом, разыгрывает смущение и "выдавливает” из себя признание, что мать – сама императрица. И Потемкин, не справившись с собой от неожиданности, устраивает де-Рибасу громкий скандал.

Так этот эпизод выглядит в изложении С. Положенского. Ясно, что де-Рибас обладал актерским талантом, и ему блестяще удалось унизить своего соперника. Разумеется, оба "игрока” сделали вид, что ничего не произошло. Но такое не прощают. Видимо, с этого момента Потемкин решается угробить де-Рибаса и начинает искать для этого любую возможность.

Метод "Сциллы и Харибды” под Хаджибеем

Коварный Посейдон, как известно, желая отомстить Одиссею, заманил его в ловушку между Сциллой и Харибдой. Потемкин поступил точно по такому же рецепту. И де-Рибас со своими "спутниками” – черноморскими казаками Головатого и Чепеги – (бывшей "гвардией” князя) отправляется "в ссылку” – в деревню Тузлы, к генералу И.В. Гудовичу, который командовал корпусом, предназначенным для взятия Хаджибея.

Светлейший знал свои возможности главнокомандующего, и у него не было особых оснований сомневаться в успехе. Не получилось разделаться с де-Рибасом и казаками под Березанью – не беда, получится в другой раз. И он ставит отряд де-Рибаса в самое неопределенное положение.

Это отразилось в переписке. Де-Рибасу остается продолжать играть. В июле он пишет В.С. Попову: "Объясните мне, пожалуйста: нахожусь ли я под началом генерала Гудовича или нет? Я думаю, что да! И всегда буду доносить ему о том, что до меня не касается. Здесь многие думают иначе, и он сам выступает с "сообщениями” и не пишет мне иначе; может быть из вежливости”. Де-Рибас, таким образом, не знал, "состоит ли этот отряд в корпусе Гудовича или от него независим”.

Известно, что этот отряд под руководством де-Рибаса тщательно готовился к захвату "Гаджибейского гнезда”. Сплоченные кровью Березани и рыцарской дружбой, замешанной на неприязни к Потемкину, "казаки любили храброго генерала, не брезговавшего личным участием в их набегах”. Все дальнейшие события это подтверждают: набег Чепеги под Хаджибей после Березани по просьбе де-Рибаса, а также состав его передового отряда, который должен был брать Хаджибейскую крепость, – он состоял почти только из одних черноморцев под командованием Головатого.

Глава отряда – генерал де-Рибас – 9 августа пишет В.С. Попову: "Я гибну от желания что-нибудь совершить”.

Тем временем Светлейший готовился к захвату Хаджибея по-своему. Он "передергивает карты”. Формально им были отданы соответствующие распоряжения. 3 сентября Гудович выступил из Очакова со своим корпусом, имея приказ Потемкина атаковать и взять Хаджибей. Эту операцию сухопутных сил было решено провести совместно с флотом. Такой же приказ получил и М.И. Войнович – предусматривалось, что русская Лиманская флотилия у Очакова под его командованием подойдет к Хаджибею и вступит в бой с турецким флотом, крейсировавшим близ крепости. Войнович еще в августе доносил Потемкину: "Располагаем сделать атаку в одно время на море и на земле”.

Главнокомандующему, как и всем офицерам, было хорошо известно, что опасность Хаджибейского замка была отнюдь не в силе его стен и гарнизона, а именно в защищенности всей орудийной мощью турецкого флота, курсирующего в Хаджибейской бухте. Поэтому крепость могла быть успешно взята русскими войсками лишь при взаимодействии достаточно крупных контингентов с суши и моря. Срок штурма был назначен – ночь с 13-го на 14 сентября. Это был приказ Потемкина – главнокомандующего, и нарушить его было невозможно.

Этот приказ – брать крепость – и получает де-Рибас как командир головного отряда корпуса Гудовича. Получает, естественно, по инстанции, через Гудовича. Однако при этом основные силы корпуса были почему-то остановлены у Тилигула, и отряд де-Рибаса оказывается один на один с Хаджибеем. При этом, как выясняется, Войнович и не подумал являться в назначенный срок.

Ясно, что военные люди не могут не подчиняться приказу. Но оба – и Гудович, и Войнович – этого не сделали. А приказ де-Рибасу атаковать отменен при этом не был. Факты именно таковы, и они могут означать только одно: негласную отмену приказа Потемкиным Гудовичу и Войновичу.

Так де-Рибас со своими "спутниками” оказался между Сциллой (турки) и Харибдой (Войновичем и Гудовичем). Лишенный поддержки сухопутных сил и взаимодействующего с ними флота, его головной отряд был обречен на верную смерть под Хаджибейскими стенами – ясно, что в случае самостоятельной атаки турки его полностью уничтожат.

Это был сильнейший выигрышный ход Потемкина. Понял ли это де-Рибас в туманную ночь с 13-го на 14 сентября, сидя со своими казаками в Кривой Балке, в четырех верстах от крепости? Получалось, что де-Рибасу приказ никто не отменял. И если его не выполнить, то он трус и ничтожество, что и требовалось Потемкину доказать. Это позор, которого не пережить. И императрица точно узнает. А выполнить невозможно – потому что это смерть, и его самого, и его отряда. Тот же позор, только посмертный. Для "рыцарей” такое невыносимо.

Выхода не было. И де-Рибас обсудил это с казацкими старшинами. Они принимают единственно возможное в их положении "мужское” решение: нужно овладеть крепостью одним ударом, чтобы державшийся у берега турецкий флот не успел высадить десант. Таким мог быть лишь ответный ход Одиссея в игре без правил: взять крепость неожиданно и молниеносно.

Опустим здесь подробности штурма – они хорошо известны. Маленький отряд де-Рибаса в густом тумане, обмотав соломой пушечные колеса, а тесаки – паклей, сумел незаметно подкрасться к стенам Хаджибея и почти мгновенно им овладеть. Их заметили с турецких кораблей, но было поздно – де-Рибас успел выставить батарею майора Меркеля из двенадцати пушек…

"Свежая” оценка действий других своих "товарищей по оружию” Гудовича и Войновича дана де-Рибасом в письме из захваченного им Хаджибея В.С. Попову от 17 сентября. Он сетует на то, что Гудович нарушил свое обещание и своевременно не послал графа Безбородко с отрядом и батареей с 20-ю пушками к маяку. Это имело бы "громадное действие; неприятель потерял бы вдвое судов … но я не знаю, по какому случаю генерал не поспел этого сделать: он был в 13 верстах от меня, когда я начал атаку; он прибыл верхом и когда все было кончено, и его полк на два часа позже. Он, наверно, думал, что темнота меня устрашит и что я не посмею вступить в бой. Вот, мне кажется, причина, по которой он не послал свой отряд”. Что до Войновича, то "страшно слышать разговоры здешних о гр. Войновиче. Я умалчиваю о своих прежних рапортах, но морской журнал всегда будет говорить… Я печален и очень, несмотря на многие причины быть довольным”.

Действительно, этих причин было немало. Де-Рибасу удалось проскочить между своими Сциллой и Харибдой, он снова блестяще и в совершенно безнадежной ситуации "выиграл” у коварного Посейдона – лишь своим мужеством, отвагой, решительностью. Сложившаяся ситуация была для Потемкина унизительной – выигрыш де-Рибаса был высоко оценен при дворе. "Это произвело здесь большое впечатление, – пишет Потемкину его супруга Настасия Ивановна. – Государыня говорила мне о вас и о вашей победе, милостиво выражая свое удовольствие. Принц Нассаусский поздравил меня с одержанной вами победой”. О подвиге Хаджибея Екатерина немедленно сообщила и в своей переписке барону Гримму. Лично поздравил де-Рибаса и А.В. Суворов. Да и награда за подвиг – орден Георгия 3-й степени, учрежденный самой Екатериной (1769 г.) была очень высокой и почетной – она давалась исключительно за боевые подвиги.

Все это произвело на "рыцаря” и "античного героя” де-Рибаса огромное впечатление. Видимо, он все же не мог рассчитывать, что останется жив. Но пронесло. И это значит, что для де-Рибаса Хаджибей имел огромное экзистенциальное значение. Мы знаем, что победа была немедленно отпразднована по-античному – именно в кофейне грека Симона Аспориди встретил Иосиф де-Рибас утром 14 сентября 1789 года восход солнца – Солнца своей победы над Хаджибеем. Хаджибей пал между четырьмя и пятью часами утра. Кофейня была "античной”, греческой, офицеры праздновали победу также античными "лучшим кипрским вином и душистой мастикой”. Кофейня находилась на том самом месте, где и был через пять лет совершен обряд основания Одессы.

Если попытаться поставить себя на место де-Рибаса-Одиссея-победителя, празднующего победу на античный манер, то не покажется невероятной еще одна ассоциация. Известно, что имя Хаджибей может переводиться как "спутник великого Хаджи”. Одиссей же переводится как "спутник Зевса”. Уместно предположить, что в сознании де-Рибаса (при его владении многими языками) это могло преломиться семантически: Хаджибей и Одиссей – одно и то же имя. Античный Одиссей в знак своей победы над "варваром” Хаджибеем должен увековечить это место и построить здесь город в свою честь.

Такое предположение вероятно: античные ассоциации при наименовании российских городов, видимо, были совершенно произвольными. Ни один российский город, получивший античное имя, не назван в честь своего предшественника по местонахождению. Так, Херсон основан далеко от Херсонеса. То же касается Ольвиополя, Тирасполя и др. Одесса же, по мнению антиковедов XVIII века, была основана на месте древнего Одессоса. Оказалось, что это не так, но таковым было мнение эпохи. Поэтому не столь важно, является ли этимологически верным отождествление Хаджибея с Одиссеем. Де-Рибас считал так – и это было для него достаточным основанием.

Если сказанное справедливо, то именно ранним утром 14 сентября, при восходе Солнца Его Победы над Хаджибеем, де-Рибас-Одиссей задумывает основать город своей мечты именно здесь – на месте своего экзистенциального подвига. И назвать его одновременно и в честь Одиссея, и в честь своей Дамы-Афины. Иначе трудно объяснить его дальнейшее острое желание и настойчивость именно в этом.

Именно здесь, у кофейни Аспориди, и в этот момент, пройдя Сциллу и Харибду и утерев нос самому Посейдону, после совершения "сверхпоступка” Одиссея, де-Рибас мог по-настоящему ощутить "потос” Александра Великого. Его судьба обрела новый "пороговый смысл”. У него была "своя” преданная армия – черноморские казаки, перед которой стояла новая сверхзадача – выиграть с этой армией войну против Турции. А заодно и расправиться с Потемкиным.

Напомним, что войны с Турцией воспринимались европейским классицизмом как борьба Европы и Азии. Османская империя – это "варварская” Персия, империя Ахеменидов. Измаил же Байрон прямо называл Троей.

Мысленно примеряя "мантию Александра Великого”, де-Рибас всем своим новым "потосом” стремится к новому "аретэ” – он желает со своей казацкой армией отправиться туда, куда совершил свой первый поход юный Александр – на Дунай, и выиграть всю русско-турецкую войну. И делает все от него зависящее для осуществления этого намерения – вплоть до подписания Ясского мира.

Измаильская "Илиада”

Известно, что Потемкин никак не наказал ни Гудовича, ни Войновича, несмотря на их жалкие роли в деле Хаджибея. Отряд де-Рибаса удерживал крепость более десяти дней, не давая турецкому флоту высадить десант.

Затем казаки-черноморцы во главе со своими "навархами” – полковниками Чепегой и Головатым – под руководством де-Рибаса поднимают на поверхность затопленные турецкие лансоны между Хаджибеем и Очаковом и сами создают Черноморскую гребную флотилию. Потемкин снова посылает ее на смерть, и эта флотилия в октябре 1790 года совершает очередной подвиг. В устье Сулинского рукава Дуная отряд де-Рибаса снова под покровом ночи захватывает турецкие батареи. То же в Килийском рукаве делают черноморцы отряда Головатого. Они опять чудом остаются живы. "Помощь Провидения”, – пишет де-Рибас Попову. От устьев Дуная "подвиг за подвигом, наводя ужас на турецкие поселения то бомбардировкою, то десантами, истребляя провианты, завоевывая крепости Тульчу, Исакчу и другие, флотилия все ближе подходила к Измаилу, уничтожила все его прибрежные батареи и защищавшие его с реки турецкие суда и сделала, таким образом, возможным взятие силой считавшейся до сего неприступной крепости”.

Де-Рибас хорошо видел эту возможность – он сам ее создал. Видели и другие. "Браво, дорогой генерал, – пишет 14 ноября де-Рибасу князь Репнин, – вы широко продвигаетесь с вашей прекрасной флотилией. Тульча ваша, и вы, так сказать, у ворот Измаила! К вам идут, дорогой генерал, как некогда стремились в Афины. Все хотят сражаться под вашими знаменами, и если послушать этих юных и доблестных воинов, которые прибыли к нам из-за границы, то все они отправились бы к вам”.

Граф Ланжерон, который тогда оказался в числе "этих юных и доблестных воинов”, оценивал ситуацию так же: "Смелость предприятия адмирала де-Рибаса, быстрое покорение Тульчи, потом Исакчи дали основание думать, что попытка взять Измаил может иметь успех”. Сражаться под знаменами де-Рибаса мечтали и другие "доблестные юноши”, среди них отметим герцога Ришелье и Франца де-Волана. Последний, как мы знаем, и после Измаила остался органичным соратником и единомышленником де-Рибаса.

"Воспоминания” о штурме Измаила другого из "юных и доблестных воинов”, принца Шарля де Линя, помогают нам и сегодня "разогнать туман забвения, что стал его скрывать”, – так выразился Гомер Измаила Байрон. Действительно, седьмая и восьмая песни его "Дон Жуана” являются подлинной "Илиадой” измаильской эпопеи. И сам Измаил прямо связывается поэтом с Троей-Илионом. Между тем, в отличие от "Илиады”, песни поэмы строго документированы и хронологизированы, поскольку основаны на подробнейших "Воспоминаниях” де Линя. В "Дон Жуане”, таким образом, точно воспроизводится событийная канва. Это позволяет "вчувствоваться” в "археологию” событий и поступков всех действующих лиц.

(Так называемая Лиманская гребная флотилия, с которой Войнович лишь через десять дней после штурма прибыл под Хаджибей, состояла из четырех новых кораблей и десяти фрегатов. Гребных судов в ней почти не было. Командование ею было передано де-Рибасу. После этого де-Рибас с черноморцами поднимают на поверхность затопленные турками лансоны. "Уже в конце 89 года под Хаджибеем стояла чудом из глубины моря воскресшая флотилия, вся оснащенная и вооруженная, и на ней работали молодцы-запорожцы. Вскоре Иосиф де-Рибас был назначен начальником Черноморской гребной флотилии, а брат его Эммануил – командующим посаженными на нее гренадерами”.)

Надо думать, что если вся русская армия и вся Европа ожидали к концу ноября 1790 года взятия Измаила именно де-Рибасом, то это не было тайной и для Потемкина. Способность де-Рибаса совершить этот подвиг уже теперь вряд ли вызывала у него сомнения. Тем более что сам де-Рибас постоянно настаивает на немедленном штурме. Это зафиксировано в многочисленных рапортах генерала на имя Потемкина, в письмах В.С. Попову, в воспоминаниях Ришелье, Ланжерона, Рошешуара и того же де Линя. "Потос” де-Рибаса отметил Байрон:

…И русский генерал, известный Де Рибас,
         Упорно требовал от генералитета
          Назначить общий штурм, но получил отказ,
          И старцев, и юнцов – всех устрашило это,
          Но споры излагать не стану я.

                                   (Дон-Жуан, песнь 7,35)

Отказ был понятен: угробить де-Рибаса Потемкину никак не удается, мало того, его враг и соперник вплотную приблизился к самому гребню славы. А ведь "слава – выигрыш!” (песнь 7,33). Если допустить, что де-Рибас возьмет Измаил, то он и выиграет всю войну. Вся слава достанется де-Рибасу, а не ему, Потемкину. Но он находился в безвыходном положении: не только вся армия, но и сама Екатерина требовала "достать мир с турками”, а это было исключено, пока держался Измаил и "вязал руки” наступавшим войскам.

Откладывать далее штурм было нельзя. И князь решил обмануть судьбу.

Известно, что с суши Измаил был блокирован русскими войсками. Их командующие – генералы Самойлов и Потемкин (родственник князя Потемкина) – полагали, что взять Измаил невозможно. Формально власть де-Рибаса распространялась лишь на флотилию: под Измаилом было три равноправных начальника, власть которых не была объединена. И два из них 26 ноября по негласному указанию (просьбе?) главнокомандующего начинают отводить свои войска. Все было сговорено и сделано тихо, по-родственному. Турки не верили своему счастью:

…С восторженным "Алла”, вытягивая шеи,
         Дивились турки: враг осаду снял, бежит!

                                                      (Песнь 7,42) 

Нетрудно представить себе бессильное в этот момент отчаяние де-Рибаса: у него отняли самый крупный "выигрыш” – славу! Ведь "известность – как лото, и слава – выигрыш!”. И в этом отчаянии

…отправил
         Рибас к Потемкину курьера. Удалась
         Его затея: он все дело так представил,
         Что план его вполне одобрил властный князь.
         Что адмирал писал и как в письме лукавил,
          Не знаю.

                                                         (Песнь 7,38)

"Властный князь” сумел обмануть де-Рибаса иначе – снимая осаду с Измаила, он одновременно

…приказ "взять штурмом Измаил”
         Любовнику войны – Суворову – вручил!

                                                 (Песнь 7,39)

Это было очень умно и как бы патриотично: нельзя было допустить, чтобы слава взятия самой мощной в то время в Европе крепости досталась иностранцу и казакам. Руководить штурмом должен был только "настоящий” русский генерал. Тем более такой любимый войсками, как А.В. Суворов, – это была идеальная кандидатура. Да и де-Рибасу здесь невозможно было возражать: с Суворовым у него были самые добрые отношения. Потемкин "сыграл” блестяще: он противостоял врагу не меньшей хитрости и доблести.

Суворов прибыл под Измаил 2 декабря, лишь за восемь дней до штурма, к которому де-Рибасом уже все было подготовлено.

Штурм Измаила многократно описан исключительно с позиций русского патриотизма. В этом может убедиться каждый, кто обратится к любому учебнику по истории России или СССР или к любой подобной литературе. Можно видеть, что Потемкину все же удалось отнять у де-Рибаса основную долю славы этой победы в глазах потомков.

Однако не в глазах очевидцев, участников штурма и современников: они прекрасно знали, что решающую роль в овладении Измаилом сыграли именно де-Рибас с Головатым и возглавляемая ими казацкая гребная флотилия. Несмотря на всеобщий массовый героизм русских под Измаилом, именно де-Рибас, казацкие старшины, гренадеры Эммануила своим мужеством решили исход штурма в пользу остальной русской армии, действия которой носили, в основном, вспомогательный характер. Самим Суворовым атака русских войск была задумана как отвлекающая. Главную задачу должен был решить флот. Впрочем, войска не должны были об этом знать.

Опустим здесь подробности штурма – его судьбу действительно решил массовый героизм солдат и офицеров. И не стоит ни умалять заслуги Суворова, ни приписывать ему чужие подвиги. Но крепость была сдана турками именно де-Рибасу, а не Суворову:

…И к Де Рибасу вмиг помчался бей, спеша
         Уведомить, что флаг готов спустить паша.

                                                    (Песнь 8,120)

Такого же мнения был и сам Суворов. "На третий день после штурма, – пишет герцог де-Ришелье, участник этой битвы, – генерал Суворов обедал на борту корабля де-Рибаса и высказал ему много комплиментов, приписывая ему, не без основания, наибольшую долю чести этого подвига”. И даже в своей военной реляции Суворов официально аттестовал де-Рибаса "как принявшего в штурме Измаила самое большое участие, присутствуя везде, где более надобности требовалось, ободряя мужеством подчиненных, взял великое количество в плен и представил отнятые у неприятеля сто тридцать знамен”.

Описывая свою поездку с Пушкиным в Измаил в конце 1821 года И.П. Липранди замечает, что Пушкин был "очень чуток к подвигу”. Подробности штурма Измаила ему были известны очень хорошо. И единственное, что поразило воображение поэта, – то, "каким образом де-Рибас мог со стороны Дуная взобраться на эту каменную стену”.

Окончание следует...