25 декабря 1934 года состоялась премьера кинофильма «Весёлые ребята» режиссёра Григория Александрова – музыкальной кинокомедии, завоевавшей популярность и всенародную любовь. Песни напевают и поныне, порой того даже не замечая. Даже сейчас невероятные приключения талантливого пастуха Кости Потехина в исполнении Леонида Утёсова смотрятся свежо...
Картина имела большой успех, как в своей стране, так и за рубежом. На II МКФ в Венеции (1934) фильм получил премию за режиссуру и музыку и был включён в шестёрку лучших в мире кинолент.
Из интервью Леонида Утесова («Советский экран» № 13, июль 1981 года, беседу вел Михаил Каневский):
– Леонид Осипович, известно, что не одним исполнением главной роли, но и самим своим рождением «Веселые ребята» во многом также обязаны именно вам.
– Если уж говорить об этом, то в первую очередь надо, несомненно, назвать главного «виновника» – наш спектакль «Музыкальный магазин» (сценаристы Николай Эрдман и Владимир Масс, композитор Исаак Дунаевский), поставленный на сцене Ленинградского мюзик-холла созданным и руководимым мною в то время теаджазом. Не будь «Музыкального магазина», не было б и «Веселых ребят». То есть поставили б – и непременно! – какую-то другую музыкальную кинокомедию, ибо время настоятельно требовало этого и все шло к тому, но то, повторяю, был бы совсем другой фильм. Однако так уж случилось, что именно «Музыкальный магазин» привлек внимание кинематографистов…
Мы не просто исполняли разные джазовые произведения и песни, а, стремясь органически слить их воедино с театральным, игровым началом, ставили своеобразные спектакли-обозрения. Притом комедийные и, что называется, на злобу дня. Все роли исполняли те же наши оркестранты, не только отлично владевшие своими инструментами, но обладавшие к тому же и замечательными актерскими способностями. Их-то, этих веселых ребят, публика и увидела потом на экране.
Спектакли шли с неизменным успехом. Особенно «Музыкальный магазин». И вот однажды, когда мы показали его уже более ста пятидесяти раз, ко мне в гримерную после представления пришел возглавлявший тогда кинематографию Борис Захарович Шумяцкий. Оказывается, он находился в зале.
Спектакль ему понравился, Но главное, – натолкнул на мысль поставить на его основе фильм. Музыкальную кинокомедию. «На Западе этот жанр давно и успешно существует, у нас же его еще нет, – говорил Борис Захарович, – Так не пора ли и нам, как полагаете?»
Мне все же не представлялось, что «Музыкальный магазин» в своем нетронутом, первородном виде может «потянуть» на большой художественный фильм. Разве что на киноэстрадную программу. Надо отдать должное Шумяцкому, он был человеком дела, и отступать так просто от задуманного явно не собирался.
– Что же нам следует предпринять для этого? – коротко спросил он
– Очевидно, прежде всего, заручиться согласием авторов «Музыкального магазина» создать необходимую драматургическую основу будущего фильма. Сценарий должны написать Эрдман и Масс, стихи – Лебедев-Кумач, музыку – Дунаевский.
С тем, что такая работа должна быть проделана, Шумяцкий в принципе согласился. Однако из всех названных мною авторов поначалу он принял только Эрдмана и Масса. Кандидатуру совсем малоизвестного тогда поэта Лебедева-Кумача, с творчеством которого он, вероятно, не был знаком, отклонил, даже не обсуждая. А от Дунаевского отказался категорически. Нетрудно было догадаться почему: влияние РАПМ, хотя и ликвидированного уже к тому времени постановлением ЦК партии, все еще давало о себе знать, особенно когда дело касалось конкретно какого-либо композитора...
И все же я стоял на своем. Шумяцкий, наконец, согласился, но с тем непременным условием, что в таком случае я сам включусь в процесс создания музыки. Ничего не оставалось, как заверить его в этом. Предстояло еще решить проблему режиссуры. Тут уж я, конечно, целиком полагался на Шумяцкого, кому, как не ему, было знать наших кинорежиссеров, их творческие пристрастия и возможности.
– Да вот, – живо откликнулся Борис Захарович, – вернулись недавно из длительной командировки в Америку Сергей Эйзенштейн и его ученик, а сейчас уже и сотрудник Григорий Александров. Не пригласить ли нам Александрова?
Прервать наши выступления в Ленинграде (где, кстати, мы с Дунаевским жили в те годы) я, разумеется, не мог и предложил, чтобы москвичи – Эрдман, Масс и Александров – приехали к нам поговорить.
Вскоре они прибыли. Идея создать музыкальную кинокомедию увлекла всех, и мы тут же, у меня дома, что называется, с ходу, приступили к поискам сценарной и музыкальной драматургии фильма, разработке наиболее увлекавших нас коллизий и эпизодов, обсуждению вариантов и т. д. Главным действующим лицом, раз уж мы отталкивались от «Музыкального магазина», решено было сделать того же продавца инструментов Костю Потехина, роль которого я исполнял в спектакле. На пути к экрану образ моего героя претерпел, конечно, значительные изменения.
И как тут не вспомнить, какой огромный вклад внесли в это Дунаевский и Лебедев-Кумач, одарившие моего Костю, а с ним и всех нас своими замечательными песнями!
Борис Захарович изменил свое мнение о поэте. Только произошло это уже гораздо позже той нашей первой беседы в Ленинграде. А поначалу стихи для фильма писались сразу несколькими авторами, так сказать, бригадным методом. Однако творения их получались какими-то безликими, удручающе аморфными и просто обескураживали, мягко говоря, далеко не лучшим литературным вкусом. Сейчас я, конечно, даже не помню их. Но вот конец припева запомнился на всю мою долгую жизнь. Такое не забывается!
Обращаясь к стаду, я пел:
А ну, давай поднимай выше ноги,
А ну, давай, не задерживай, бугай!
Хотя к тому времени я уже довольно крепко «влез в шкуру» пастуха, но от этого бугая мне самому, ей-богу же, было впору взреветь. Но я пел. А что же еще оставалось делать, если съемки идут полным ходом написана такая великолепная музыка, а других стихов нет. И все же, несмотря на то, что все уже было снято, пропето и записано, приехав из экспедиции, где снимались на натуре эти сцены, на павильонные съемки в Москву, я тайно от всех встретился с Василием Ивановичем Лебедевым-Кумачом, поведал ему о злоключениях своей пастушеской жизни и попросил скрасить ее песнями, которые соответствовали бы характеру моего героя и чтобы в них – ради всех святых! – не было никаких бугаев.
И вскоре Василий Иванович прочитал мне стихи «Марша веселых ребят». Написал он и лирическую песню Кости «Сердце, тебе не хочется покоя». Улучив случай, когда на студию приехал Шумяцкий, я в его присутствии спел эти песни. Приняли их, как и следовало ожидать, с неподдельным восторгом…
И тут же последовали конкретные действия – приглашение Лебедева-Кумача для дальнейшей работы над фильмом, перезапись песен на новые стихи и т. п.
Мне хотелось бы сказать самые теплые слова о талантливой, изобретательной, всегда обращенной к актеру режиссуре Григория Васильевича Александрова, о моих партнерах по съемочной площадке, и в первую очередь о неповторимой Любови Петровне Орловой, о дорогой моему сердцу джаз-команде, и еще о многом. Но о них по праву очень много сказано и написано. В одной короткой беседе всего, конечно, не скажешь. Но не могу не вспомнить о человеке, имя которого, к великому сожалению, столь редко упоминается в числе тех, кто принес всемирную известность «Веселым ребятам», – я говорю о превосходном кинооператоре Владимире Нильсене, чья работа, особенно по тому времени, была, несомненно, выдающейся. Его я считаю полноправным соавтором фильма.
Сейчас с этой дистанции времени, особенно отчетливо видно, какую большую роль сыграли «Веселые ребята» в истории создания советской музыкальной кинокомедии. Их судьба – счастливая судьба!
Вот, передаю вам нашу дочку из рук в руки. Дети мои, паруйтесь друг с другом. Как сказано в святом писании. Сегодня вы — муж и жена, а завтра сам бог не скажет вам, чем вы будете. Очень, очень и очень. Вот мы, несмотря на её ангельский характер... жили хорошо и, даст бог, помрём, только она раньше, а я попозже. Ну, чего и вам желаем. Когда б уж скорее!
Мы, Секлета Филипповна, это что-то одно, а вы – что-то другое.
Когда человек не такой, как вообще, потому один такой, а другой такой, и ум у него не для танцевания, а для устройства себя, для развязки свого существования, для сведения обхождения, и когда такой человек, ежели он вчёный, поднимется умом своим за тучи и там умом своим становится ещё выше Лаврской колокольни, и когда он студова глянет вниз, на людей, так они ему покажутся такие махонькие-махонькие, всё равно как мыши... пардон, как крисы... Потому что это же Человек! А тот, который он, это он, он тоже человек, невчёный, но... зачем же?! Это ж ведь очень и очень! Да! Да! Но нет!
Тут у меня внутри, Проня Прокоповна, завёлся к вам такой стремительный карамболь!
Главное у человека не деньги, а, натурально, хформа! Учёность! Потому, ежели человек учёный, так ему уже свет переворачивается вверх ногами. Пардон, вверх дыбом.
В неби канареечка литае
И спивае прямо в горизонт,
А мы пидем выпьем, погуляем —
В цьому всэ життя и весь наш резон.
Нас чекають барышни-коханки,
Жисть така, шо просто мармелад,
Так заграй, заграй же нам, гитарка,
На вэсэлый дуже, на очень лад!
Моя мама сэрцэ добрэ мае
И папаша мають магазин,
И воны меня не обижають,
Бо одын у ных я шикарный сын!
