Роман Михайлович Виндерман
Татьяна Веснина, "День добрый", 17 августа 2002 Невезучий
счастливый человек Вчера
исполнился год, как не стало Романа Виндермана - создателя, главного режиссера
и художественного руководителя театра куклы и актера "Скоморох". Одесса Рома
Виндерман родился в Одессе 17 октября 1945 года - поздний ребенок в семье
доктора Виндермана. Отец, врач-терапевт, был весьма известный в городе человек.
Он увидел красавицу Матильду, будущую маму Романа, когда ему было уже близко к
50. Влюбился, оставил свою первую семью. Женился. Красавице Матильде было уже
тоже за сорок, когда на свет появился Рома. Счастье было недолгим: Ромин отец
ушел из жизни примерно в том же возрасте, что и сам Роман, - около 55. И от той
же болезни. Мальчик,
окончив школу, пошел работать на завод фрезеровщиком. Однажды он запорол
станок, который шел спецзаказом на братскую Кубу: Вся бригада коммунистического
труда, употребляя непарламентские выражения, выколупывала из этого станка
обломок инструмента, погубленного Ромой. Но тем не менее рабочая карьера Романа
прервалась не по этой причине. Дело в том, что в одесском дворике, где вырос
Роман, жил удивительный человек - Юзеф Гемильфарб, главный режиссер Одесского
театра кукол. Его
сын Евгений был лучшим Ромкиным другом. Естественно, что уникальная профессия
Женькиного отца Романа очень интересовала. Вместе с другом они очень часто
бегали в театр, смотрели спектакли, беспрепятственно шастали за кулисами,
знакомились с артистами. Когда Женька одиажды сказал, что они могут "просочиться"
в артисты, в помсостав кукольного театра. Роман, не раздумывая, ушел с завода.
А как мама хотела, чтобы ее сын подготовился к поступлению в технический вуз (у
Романа были удивительные математические способности)! Там, в театре, он встретил свою первую любовь. Красивая украинская девушка Галя тоже работала артисткой помсостава. Рома женился на ней в 19 лет. Чуть позже вся эта компания - Женя, Рома и Галя - собралась поступать в Ленинградский институт театра и кино. Ленинград Им
очень повезло. Попасть на курс к прекрасному педагогу, выдающейся личности -
Михаилу Михайловичу Королеву! Королев, заведующий кукольным отделением,
выпустил целую плеяду замечательных режиссеров, которые в этом виде искусства
сделали огромный рывок вперед. Тонкое
чувство юмора у Романа от природы. От того, что он одессит по рождению. Поэтому
он быстро вошел в ту обойму ЛГИТМИКовцев, которые сочиняли институтскую
"капусту". На их знаменитые капустники невозможно было попасть. Рома
быстро стал и заводилой всех студенческих пирушек, веселых розыгрышей. Ленинград
наложил отпечаток на личность Романа. Его интеллигентность, чувство стиля,
чувство вкуса - все оттуда. И друзья на всю жизнь - тоже оттуда. Заканчивая институт, Роман снова влюбился - в актрису Свердловского театра Танечку Ахлюстину. Виндерман попросил, чтобы ему дали дипломную постановку в Свердловске. Поехал и поставил там свой первый, странный и очень необычный по тем временам спектакль "Снежная королева". Где отказался от традиционной куклы и вывел на сцену людей в масках. Боже, сколько оплеух он за это получил! А сегодня только ленивый не использует маску в театре кукол. Свердловск В
1967 году Рома, разведясь с женой, приехал в Свердловск - очередным режиссером
в театр кукол. Я тогда тоже жила в Свердловске, но 4 года наши пути не
перекрещивались никак. У него были своя семья и своя жизнь. У меня тоже была
своя семья, уже родилась маленькая дочь. Познакомились, когда я пришла работать
в театр после окончания университета. Познакомились и... полюбили друг друга.
Так началась история нашей жизни. Рома
в семье был человек очень забавный. До нашего брака у него не было детей, и как
общаться с ними, он не знал. Поэтому на мою дочку Веронику смотрел как-то
отстраненно. Ему казалось, что он не имеет право воспитывать не свою дочь;
Виндерман был очень деликатный человек. А когда родилась наша с ним дочь -
Ирочка, я поняла: это такой его стиль общения с детьми. Маленькие человечки
вызывали у него живой интерес, как у исследователя - он их наблюдал. Но дети
изучали его так же жадно, как и он их. Может быть, потому мои девчонки выросли
такими интеллигентными, что перед глазами всегда был Рома. Дочки
его очень любили. Любой разговор с детьми он всегда переводил в шутку. Рома
был человеком, который постоянно хохмил. Наш дом в Свердловске славился этим.
Двери в дом не закрывались. К нам приходили очень интересные люди - молодые
художники, композиторы, актеры из разных театров. Мне говорили: "Любка, у
тебя не дом. а проходной двор". Да, у нас было очень весело. Эта атмосфера
в Томске уже не повторилась. Может быть, потому, что то была атмосфера
молодости? В
Свердловске труппа обожала его. Впрочем, его уважительное и очень человечное
отношение к актерам делало Романа любимцем и лидером в любом театре, где ему
приходилось ставить (за всю жизнь он поставил более ста спектаклей в 22 театрах
России и мира). Но его невзлюбило свердловское руководство, обкомовские дамы. И
мы были вынуждены покинуть город, к которому прикипели душой. Роман сказал:
"Я не могу работать со связанными руками". Было два предложения: Оренбург и Томск. В Оренбурге директором театра был наш большой друг. Но Роме не разрешили взять с собой ни одного актера. Томск В
Томске не было даже своего здания, но в Томск, который мы долго искали на
карте, разрешили привезти столько людей, сколько с ним поедет. Потому что театр
был в "нулевом" состоянии. Роману разрешили ставить то, что он
захочет. Наверное, не думали, что речь пойдет о "Котловане" и "Мастере
и Маргарите". Все, что он ставил, - ставил про себя. И в этом его счастье:
делал то, что хотел. Ставил только то, что его цепляло. И у него вообще было
только две оценки: цепляет или не цепляет. Да, Рома был счастливым человеком,
но невезучим. Невезучий счастливый человек. Его выдвигали на Госпремию за
"Котлован" - не дали. Выдвигали на "Золотую Маску" за
"Гаргантюа" - не дали. Не везло не только с официальным признанием.
Театр находился на самом взлете творчества, когда пожарные запечатали его на
семь лет. Но уровень постановок был таков, что позволил театру гастролировать
по миру. Он очень любил нашу Ирку, но она так и не смогла приехать из Америки к
нему на похороны. В
бытовом отношении Роман был чрезвычайно непритязательным человеком. До сих пор
в моем доме стоит старая мебель, ровесница нашей младшей дочери. Он не хотел
ничего менять в доме, даже не разрешал передвигать мебель Думаю, потому что он
любил старые вещи. Привыкал к ним. С ними ему было уютно. Он мог десять лет
носить одну пару туфель, потому что их подарил его друг. Он никогда не покупал
себе дорогих вещей. Даже гордился этим. В зарубежных поездках посещал магазины
(секонд-хэнды) и возвращался оттуда гордый: "Смотри, какой пиджачок я себе
оторвал!". Но всегда выглядел очень элегантным и свежим. За три года до его
смерти я решила ему сделать подарок на день рождения - купить смокинг. Каких
трудов мне стоило его уговорить примерить этот смокинг! Но, когда мы его
все-таки купили, как он им гордился, как дорожил! Обиходил его: купил к нему
рубашку "под бабочку" Надевал только когда выходил к публике. В этом
смокинге его и похоронили. Мы
очень мало занимались бытом. Нам не надо было, чтобы все было, как у людей.
Дети учились сами. Мы не вытирали им носы, не водили за руку. Ничего,
вырастили. Я умудрялась что-то готовить, когда и что - не помню. Он никогда не
завтракал, практически обходился без обеда (кофе-сигареты), в нашей семье
традиционными были только совместные ужины. Рома был гурманом. Любил красиво
сервированный стол: две-три закуски. Обязательно графинчик водки, вино - для
меня. Мы садились напротив друг друга. Все как в ресторане. Во
всем, что его окружало, чувствовался его абсолютный вкус. Он много читал, был
удивительно эрудированным. В те времена, когда книги были дефицитом и
редкостью, наш дом был набит ими. В годы гласности, когда открыли
"шлюзы", наш почтовый ящик не вмещал в себя толстые журналы, которые
выписывал Роман. Я
не могу сказать, что мы были идеальной парой, но мы были духовно близки с ним.
Нам никогда не было скучно друг с другом. У нас совпадали взгляды на
литературу, на театр. И юмор у нас тоже совпадал. Нам с ним было по-всякому.
Неправда, что он никогда не кричал. Но в знак примирения дарил цветы. Цветы он
вообще любил. Но выращивать и поливать их должна была я. На даче он смотрел
телевизор, читал или мыл свою любимую старенькую "Ниву", которую мы
купили за десять лет до его смерти. Роман
был мужественным человеком. Он стоически переносил свою болезнь. Хотелось
верить, что он выкарабкается. Когда Роман приходил домой после спектаклей или вечерних прогонов, он с порога подзывал меня странной фразой: "Эй ты. эй? Ку-ку!". Теперь меня никто так не окликнет. См.: http://anglais.nm.ru/sco/vinderman.htm |
Борис Михайлович Иофан
Борис Михайлович Иофан (1891–1976), известный советский архитектор.
Народный архитектор СССР (1970). Лауреат Сталинской премии второй степени
(1941). Член ВКП(б) с 1926 года. Б. М. Иофан родился 16 (28) апреля 1891 года в Одессе. Окончил в 1911
году Одесское художественное училище, работал в Петербурге помощником
архитектора А. И. Таманяна и своего брата Д. Иофана. Затем учился в Риме в
институте изящных искусств, закончив его в 1916 году. Вернулся в Россию в1924
году уже опытным мастером, с прекрасной архитектурной и технической
подготовкой. К этому времени у него уже было несколько реализованных проектов в
Италии. Первой большой работой Иофана был правительственный санаторий в Барвихе (1929).
В период с 1927 по 1931 годы Иофан проектирует и руководит строительством
жилого комплекса на улице Серафимовича (дом ВЦИК и СНК СССР) в Москве – так
называемого «Дома на набережной». Один из самых известных проектов Иофана (в соавторстве с В. А. Щуко, В.
Г. Гельфрейхом ) – неосуществлённый Дворец Советов в Москве, гигантское здание
высотой 420 метров, венчать которое должна была статуя В. И. Ленина высотой 70
метров. Под строительство Дворца было отведено место, на котором прежде стоял Храм
Христа Спасителя. Строительство Дворца было прервано с началом Великой
Отечественной войны и более не возобновлено. Иофану принадлежат проекты павильонов СССР на Всемирных выставках в
Париже (1937) и Нью-Йорке (1939). Иофан – автор проекта станции метро «Бауманская»
(1944) в Москве. В послевоенные годы Иофан создал в Москве комплексы Нефтяного и Горного
институтов (1947–50), проект Центрального института физической культуры в
Измайлово, руководил застройкой крупных жилых массивов в Измайлово и Марьиной
Роще. Б. М. Иофан умер 11 марта 1976 года. Похоронен в колумбарии Новодевичьего кладбища в Москве. См.: "Википедия"
Просмотров: 419 |
|
Дата: 03.02.2011
|
Иоганн Моисеевич Зельцер
Одним из самых известных и выдающихся российских военных журналистов Второй Мировой войны был Иоганн Моисеевич Зельцер. Зельцер являлся не только отличным журналистом, но и драматургом, и сценаристом. Иоганн Моисеевич Зельцер родился в Одессе 23 сентября 1905
года на улице Мельничной, что находится на одесской Молдаванке. Здесь он и
прожил большую часть своей молодости. После того, как парень стал подростком он
переехал жить в Ленинград, где долгое время прожил на улице Рубинштейна. В 1928 году окончил Машинную школу Балтфлота. Служил на крейсере «Профинтерн», а с 1929 года стал военным журналистом. С первого дня войны — моторист линкора и редактор многотиражной газеты линкора «Марат». В кино с 1934 года. Старший политрук Иоганн Зельцер погиб 16 сентября 1941 года в Кронштадте при налёте фашистской авиации на корабль. Автор сценария культового, как сейчас говорят, фильма «Искатели счастья» (В 1928 году семья старой Двойры – дочери Роза и Бася, сын Лёва и зять Пиня (муж Баси) приезжают из Палестины на Дальний Восток. Там они вступают в колхоз «Ройте-Фелд» и начинают трудиться. Роза влюбляется в русского рыбака Корнея. Однако Пиня не желает работать. Он хочет найти золото и сбежать с ним в Китай, чтобы открыть там фабрику и стать «королем подтяжек». Когда Лёва раскрывает его замысел, Пиня почти убивает его и сбегает. Подозрение падает на Корнея. На границе Пиню ловят, а золото, которое он намыл, оказывается обманкой. Попутно разворачиваются отношения Баси и председателя колхоза Натана. Фильм заканчивается свадьбой Корнея и Розы. Режиссер фильма Владимир Корш-Саблин, композитор Исаак Дунаевский) ИСКАТЕЛИ
СЧАСТЬЯ ИЛИ ВОСПОМИНАНИЯ ОЧЕВИДЦА Анатолий Козак Жарким летом 36-го года – подумать
только! – уже прошлого века по одной из самых оживленных одесских улиц –
Дерибасовской в самом ее центре, там, где знаменитые Городской сад и
кондитерская, расположившаяся в первом этаже старинной гостиницы «Московская», бежал,
задевая прохожих, тяжело топая, задыхаясь и пыхтя, высокий и очень грузный
человек... Нет, это не был любитель спортивных пробежек и уж тем более, как говорили в Одессе, не «малахольный», впавший в состояние нездоровой резвости дебил. Напротив, этот человек был вполне респектабельный, интеллигентный, мало того, весьма прославленный в те годы. Он прибыл в город на съемки нового фильма Одесской киностудии, а теперь бежал, спасаясь от обыкновенной шпаны – группы пацанов. Они преследовали его уже довольно долгое время и вопили во все горло: «Шлё-ма! Шлё-ма!» Улица реагировала на эту сцену чисто по-одесски: люди хохотали, аплодировали, кто-то присоединялся к мальчишкам: просто все понимали, что таким образом ребятня выражает свою любовь к исполнителю одной из главных ролей в нашумевшем тогда фильме «Искатели счастья». – Вейзмир, – послышался чей-то голос, – это же Пиня из кинокартины! – Не Пиня, а Шлёма. Вы что, мадам, не узнали этого ёлда?.. Должен признаться, я тоже был в той компании фанатов на Дерибасовской, и картина эта со всей четкостью сохранилась в моей памяти по сей день. Бедный столичный актер Бий-Бродский! Помню, уже ближе к Ришельевской ему удалось, наконец, забежать в рыбный магазин, где он сразу же нырнул в кабинет директора. А нам ничего не оставалась, как поджидать свою жертву на улице. Прошло, наверное, добрых полчаса, но артист все не появлялся. Тогда самый смелый из нас, окончательно потеряв терпение, вошел в магазин и крикнул в сторону директорского кабинета самую полюбившуюся нам в фильме реплику Шлёмы: «Тетя Двойра, вы хотите иметь меня за зятя?» Вместо артиста на этот зов вышел продавец в клеенчатом фартуке, осыпанном рыбьей чешуей, и доверительно сообщил, что «товарищ Шлёма» давно уже ушел через черный ход и «пьет в гостинице чай с бубликами». Никогда не забуду, как нас расстроило это сообщение, особенно почему-то такая подробность, как «бублики». Продавец ушел, а кто-то из ребят уже искал булыжник покрупнее, чтобы метнуть его в витрину. Стекло магазина спасло неожиданное появление пожарных машин, которые с воем сирен и грохотом промчались в сторону Садовой. Мы, разумеется, бросились вдогонку: поглазеть на пожар было не менее интересно, чем разыскивать «живого» Шлёму... Однако поговорим о фильме, из-за которого артист Бий-Бродский был просто обречен на такую любовь. Это была прелестная веселая комедия, сыгранная великолепными актерами и буквально нафаршированная остроумными репликами, каламбурами, а также богато «сдобренная» чудесными песнями несравненного Исаака Дунаевского. Но вот что едва ли не в первую очередь принесло фильму, как принято говорить, оглушительный успех, так это то, что картина была еврейской – от первого до последнего кадра, и в ней фигурировали самые что ни на есть типичные персонажи популярных еврейских анекдотов и местечковых легенд! Была ли эта лента первой еврейской,
созданной в России? Нет. История отечественного кинематографа сообщает нам о
достаточно большом количестве немых фильмов, посвященных еврейской жизни,
снимавшихся в стране в дореволюционные годы. Определенное количество
документальных и художественных фильмов о жизни советских евреев было снято и
после Октября. Но ленты эти не были замечены массовым зрителем, тираж их был
крайне мал, в большие кинотеатры они чаще всего не попадали. Если можно так
выразиться, это был штучный товар, а не ширпотреб в хорошем смысле этого слова. В период же бурного
расцвета советского кино, я имею в виду 30-е годы, когда нас буквально
потрясли, ошеломили и пленили на всю оставшуюся жизнь «Чапаев», «Мы из
Кронштадта», «Цирк», «Веселые ребята», «Девушка с характером», «Депутат
Балтики», «Подкидыш», «Семеро смелых», «Волга-Волга» (этот волшебный список
можно продолжать и продолжать), появление на киноэкранах какого-нибудь дяди
Сруля или тети Песи выглядело бы скандально. Какие такие в кино «еврейчики»,
когда перед нами разыгрываются героические сюжеты с бравыми моряками, скачут на
лихих конях боевые командиры, поют и пляшут волжские рыбаки, охраняют любимого
Ильича неустрашимые большевики-подпольщики, выслеживают и ловят шпионов-диверсантов
бдительные пограничники?! Еврейская тема (так во всяком случае казалось) выглядела бы на киноэкране в те времена совершенно нелепо, если не вызывающе и неприлично. При том, что авторами тех самых шедевров, которыми восхищалась вся страна, были зачастую евреи – режиссеры, операторы, сценаристы, художники... Но попробовали бы вы тогда предложить Юлию Райзману, Михаилу Ромму, Абраму Роому, Григорию Рошалю или Марку Донскому заняться постановкой фильма на еврейскую тему!.. Любой бы из них решил, что вы человек, от которого лучше держаться подальше: провокатор-стукач или умалишенный. ...И тут на киноэкраны вышла картина «Искатели счастья». Само это название каких-то уж особенных неожиданностей не предвещало. И первые зрители поплелись в кинотеатры позевывая, просто так: новая же картина... Скепсис объяснялся еще и тем, что ленту создали не «Мосфильм» и не «Ленфильм», а Белорусская киностудия. Завзятые одесские киноманы уныло заняли места в полупустом зале кинотеатра имени Короленко, мысленно уже прикидывая, куда через некоторое время сбежать: на американскую комедию с Гарри Ллойдом или еще раз посмотреть «Чапаева»?.. Но когда в первых же кадрах один из героев фильма Пиня Копман с особой интонацией спросил: «А сколько может стоить этот пароход?», а потом зрителям-одесситам заулыбался с экрана неуклюжий увалень Шлёма – самый настоящий «ёлд» из местечковых историй, и тетя Двойра стала вспоминать свою убогую жизнь, а затем мелькнул очаровательный еврейский профиль красавицы Розы, зал определенно испытал что-то очень близкое к шоку... Через полтора часа – только закончился сеанс – в наш двор ворвался Нюмка Зильбер, всегда первым «снимавший пробу» с нового фильма, и закричал так, чтобы его мог слышать весь дом, все четыре этажа, все раскрытые, как это принято летом в Одессе, окна: – Пацаны-ы-ы! Выходи поскорее! Айда в кино-о-о! Вы знаете, что там показываю-ю-ют?! Не-е-е, вы даже не представляете!!! – голос его захлебнулся. – Шо ты разорался? – лениво шагнул на балкон в одних трусах наш дворовый атаман Марик Укк. – Ну и шо там показывают? – Та ты себе даже не можешь представить, Мара!.. – весь вид Нюмки свидетельствовал о том, что он переполнен каким-то необычайным переживанием. – А ты шо, бекицер не можешь? Не тяни кота за хвост. Нюмка сделал драматическую паузу и наконец выпалил: – Пацаны, это кино знаете про кого? Про евреев!!! Да еще какое! Классное! Одни евреи! Хохмят, песни поют, любовь крутят... Там и пограничники есть... Вы как хотите, а я побежал второй раз смотреть! Что тут поднялось!.. Комедия про евреев да еще и с участием пограничников! Через две-три минуты весь наш двор бежал в кино. Последним несся Мара Укк: не успев надеть брюки, подскакивая на одной ноге, он натягивал их уже на улице, на ходу, что, кстати, здорово подорвало в дальнейшем его авторитет. С этого дня все одесские кинотеатры
буквально ломились от публики. Во дворах, на улице, а осенью и в школе без
конца звучали шуточки и словечки из фильма, распевали песни Дунаевского,
картину смотрели по многу раз, словно все еще не могли поверить своим глазам
или хотели заучить наизусть до последнего слова, жеста... Надо отметить, на мой взгляд, очень значимую деталь: «Искатели счастья» смотрели не только евреи, фильм сводил с ума всех – русских, украинцев, молдаван, немцев, которых в городе и особенно в его окрестностях было немало, – всю разноплеменную Одессу. Я не помню ни одного одессита, который отозвался бы непочтительно о фильме и его персонажах, и герои биробиджанской истории буквально вошли в одесскую жизнь. Помню, в школе у нас был мальчишка-украинец, которого после этой картины прозвали «Пиня», а к моей соседке по лестничной площадке пристало прозвище «тетя Двойра». Словом, эта уникальная в своем роде комедия явилась прекрасным интернациональным призывом к еще большему объединению всех рас и народов, населявших тогда СССР. В конце концов, в этом не было ничего странного: Одесса вообще в те годы не знала словечка «жид», более того, смешанные браки отошедших от иудейских традиций евреев с христианами стали повальным явлением. Я прекрасно помню деревни под Одессой, где украинцы, жившие бок о бок с евреями, свободно говорили на идише. Но парадокс не в этом. Всего-навсего пять лет спустя не обожаемого артиста, блестяще сыгравшего роль в прославленном фильме, а одесских евреев погнали по Ришельевской улице в сторону вокзала – в концлагерь. Вдоль всей улицы стояли, как это бывало во время демонстраций, те, кому жить при гитлеровцах было разрешено, и наблюдали, как их соседей гонят неведомо куда... Жалкие, насмерть перепуганные еврейские женщины тянули за руку ребятишек, узелки с пожитками мешали крепче удерживать детей, поддерживать стариков; некоторые своих больных, немощных родичей волокли на матрасах... После войны мне рассказывали, что некоторые из зрителей срывали с евреек кто шаль, кто кофточку, приговаривая: «Не обижайся, Саррочка, тебе это все равно уже не пригодится!» А ведь совсем недавно и те и другие вместе смотрели «Искателей счастья» и смеялись, и плакали сообща, искренне переживая все перипетии еврейской киноистории... Уверен, среди самых отъявленных негодяев-карателей, добровольно записавшихся в подручные оккупантам, были и те самые немцы-колонисты из пригородных сел, которым так полюбились песенки Исаака Дунаевского... Как это совместить, как осознать?.. Но если б такое было только в Одессе! Разве киевляне не провожали своих евреев свистом и улюлюканьем в Бабий Яр?.. Размышляя над этим фактом, я снова утверждаюсь в мысли, что значение воспитательной роли искусства сильно преувеличено. И в то же время я глубочайше убежден, что мои сверстники, ребята с нашего двора, тысячи и тысячи солдат, погибая в Великую Отечественную, сохраняли в душе прекрасные образы нашего кинематографа, среди которых были и евреи, ищущие счастья в таежных поселках Биробиджана... Между прочим, картину поставил русский
режиссер, хотя многим евреям в те годы хотелось думать, что ее, конечно же,
создал их соплеменник. Сегодня с колоссальным опозданием мы, евреи, должны
низко поклониться Владимиру Владимировичу Корш-Саблину за его творческий
подвиг. Я не оговорился: постановка еврейской картины в те времена – это был
подвиг! Более того, режиссер всегда утверждал, что работа над «Искателями» была
самой радостной в его творческой биографии, и он всегда считал, что это одна из
его удач. Я не случайно подчеркиваю «нееврейство» Корш-Саблина. История мирового кино насчитывает сотни фильмов на еврейскую тему. Трагедии еврейского народа в годы гитлеризма, борьбе евреев за создание Израиля и обороне государства посвящены картины выдающихся американских, немецких, венгерских, французских, английских мастеров. Но всех этих людей при всей разномасштабности их таланта отличает один общий признак: все они – евреи. Среди неевреев, взявшихся за «еврейскую тему» в зарубежном кино, известен только один человек – поляк Анджей Вайда, создавший фильм о подвиге доктора Януша Корчака. У нас такой белой вороной был Корш-Саблин. Что подвигло режиссера заняться этой картиной, ни в его интервью, ни в исследованиях киноведов так и не рассказано. Проще всего списать все на «социальный заказ»: нужен был такой пропагандистский фильм, агитка о дружбе народов, и Корш взялся за эту задачу. Но почему он, а не Пырьев, Пудовкин, Александров?.. И «взяться» еще не значит справиться. Надо еще отлично знать народ, о котором ведешь рассказ, чувствовать всю гамму его души, ее нюансы, в конце концов, обладать тончайшим вкусом, чтобы в чем-то не переборщить, не сбиться на шарж, пародию, к которым евреи особенно чувствительны... Я думаю, читателю будет интересно узнать, что дедом Владимира Владимировича был Федор Адамович Корш – известный русский театральный деятель, антрепренер, создавший некогда в Москве частный драматический театр, вошедший в историю как «Театр Корша». После «Искателей» Корш-Саблин поставил полюбившиеся советскому зрителю фильмы «Моя любовь» с Лидией Смирновой, «Константин Заслонов», «Красные листья», «Москва-Генуя»... Он был народным артистом СССР, лауреатом Госпремии. В Белоруссии его имя чтут и поныне: В.В. Корш считается основоположником белорусского кино. Поскольку сегодня, уверен, осталось совсем немного тех, кому удалось посмотреть когда-то фильм, расскажу о нем подробнее. Еврейская семья, не найдя счастья за океаном, куда когда-то пришлось бежать от российских погромов, приезжает в Биробиджан: может, здесь их ожидает удача?.. В еврейском колхозе гостей встречают приветливо, и они включаются в созидательную трудовую жизнь. Увы, в семье не без урода. Зять старой Двойры, скверный, жалкий человечек Пиня, мечтает разбогатеть. Трудиться он не желает. Пока члены его семьи Роза, Бася и Лёва сеют, косят и молотят, Пиня бродит по окрестным сопкам в поисках золотого песка... И он его находит! С горстью желтых крупинок негодяй хочет перейти границу и стать «королем подтяжек» – открыть свою фабричонку. Но коварные планы тунеядца срывают бдительные колхозники и пограничники. Да и желтый песок оказывается вовсе не золотом. Паршивая овца – жадный, мечтающий о собственном производстве Пиня посрамлен и изгнан из трудовой еврейской семьи. Параллельно развиваются лирические линии сюжета: дочь Двойры Роза влюбляется в русского рыбака Корнея, и дело завершается свадьбой, а жена проклятого Пини испытывает серьезную симпатию к председателю колхоза «Ройте-Фелд» большевику Натану... Прошу читателя не улыбаться. Конечно же, сегодня такой сюжет кажется наивным. Но в 30-е годы, лента о приключениях евреев в Биробиджане воспринималась на полном серьезе. И это был настоящий бестселлер! Да, фильм не вошел в золотой фонд мирового кино, но, безусловно, стал определенной вехой в развитии советской музыкальной комедии. И все же, повторяю, главное его достоинство в том, что на советском экране зазвучала еврейская тема – в полную силу, и перед зрителем предстали живые образы современников-евреев, которые больше были персонажами антисемитских анекдотов. Актерские работы М. Блюменталь-Тамариной (тетя Двойра), В. Зускина (Пиня) были высоко профессиональны. Консультировал фильм Соломон Михоэлс. Картина снималась в Приамурской полосе – в казачьей станице Радде, Сталинфелде, Бирофелде, Амурзете и в окрестностях Биробиджана. Критика, республиканская и центральная партийная печать отозвались о картине, «демонстрирующей торжество ленинской национальной политики», единодушно одобрительно. Нам же подросткам, самым страстным кинозрителям, больше всего полюбился именно «жалкий» Пиня. В нем было что-то чаплинское... Это был просто маленький человек, мечтающий о предпринимательстве. Но в 36-м году за такие, как у Пини, мечты можно было оказаться намного севернее Биробиджана... Популярность «Искателей счастья» в свое время была настолько велика, что ленту снова тиражировали в 1960-м, но мне помнится, что ни Пиня, ни старая Двойра в то время у советских зрителей симпатии уже не вызвали: наступили другие времена. После антисемитских кампаний, дружно одобренных населением, подобная картина была вроде красной тряпки перед мордой разъяренного быка... Так завершилась история единственного
советского кинофильма, где на удивление открыто и, я бы сказал, слишком
откровенно решались чисто еврейские проблемы. В послевоенном Союзе, когда само
слово «еврей» стали произносить шепотом, озираясь, создание чего-нибудь
подобного было просто невозможно. ...Недавно по телевидению показали сюжет о современном Биробиджане. Жалкое это было зрелище! Горстка пожилых людей молится в каком-то домишке, заменяющем синагогу, в клубе на сцене танцуют что-то еврейское две-три девчушки. Еврей-фермер, в прошлом прославленный председатель колхоза, жалуется на местные власти, боится, что в один прекрасный день у него отберут все хозяйство... Где вы, жизнерадостные Роза и Шлёма?
Куда подевался боевой председатель колхоза Натан?.. В том, что среди первых
эмигрантов, взявших, как только появилась такая возможность, билет в Израиль,
был Пиня, сомневаться не приходится – туда ему, «несоветскому», и дорога.
Интересно, но вместе с ним, как говорится, навострили лыжи в том же направлении
и остальные герои знаменитой биробиджанской истории. Комментарий телеведущего
был таков: в еврейской автономной области евреев осталась самая малость. Может,
иные и искали здесь счастья, да, видно, так и не нашли. Лет тридцать назад, случайно зайдя в биллиардную московского Дома кино, я обратил внимание на очень худого, очевидно, тяжело больного старика, бедно одетого, жалкого. Руки его тряслись, он опирался на палку. И все-таки я его узнал: это был Бий-Бродский! Как он изменился! Как говорят в таких случаях евреи, от него осталась половина. После некоторой нерешительности я все же, наконец, приблизился к нему и негромко, так, чтобы только он меня услышал, произнес: – Тетя Двойра, вы хотите иметь меня за зятя?.. Он повернулся и очень серьезно посмотрел мне в глаза. Затем отвернулся, не проронив ни слова. По-видимому, он меня не расслышал. Мне стало неловко: какого черта я пристал к старому человеку! Вдруг он снова повернулся ко мне и негромко произнес: – Это было сто лет назад, верно? А может быть, вообще этого не было?.. Но я то хорошо знаю, что это было. См.: www.lechaim.ru/ARHIV/113/kozak.htm
Просмотров: 1094 |
|
Дата: 03.02.2011
|
Сергей Петрович Пята
Пята Сергей Петрович (1867–1926), инженер-технолог. Окончил Одесское реальное училище, затем учился в Санкт-Петербурге, в Технологическом институте, который окончил в 1894. В 1896–1904 работал в Санкт-Петербурге помощником главного механика городских водопроводов, затем главным механиком. Преподавал черчение в Политехническом институте. В 1904-10 работал в Одессе управляющим технической частью городского водопровода. В 1911 приглашен в Санкт-Петербург на должность управляющего СПб городскими водопроводами в связи с отставкой бывшего управляющего Э. А. Ганнекена. В период руководства С. П. Пяты (1911-13) произошли существенные улучшения в сфере обеззараживания воды (следует отметить, что предпосылки к этому были созданы еще до прихода С. П. Пяты на эту должность). В частности, в марте 1911 на Петербургской (Петроградской) стороне была открыта фильтроозонная станция, а на Главной водопроводной станции началось хлорирование воды. В 1913 Пята оставил должность управляющего СПб водопроводами и стал главным инженером Городской исполнительной комиссии по сооружению канализации и переустройству водоснабжения СПб, возглавив проектные работы по строительству Ладожского водопровода. Под руководством С. П. Пяты этот проект фактически вступил в стадию реализации. В 1918 в связи с наступившей в городском хозяйстве Петрограда разрухой и полной остановкой работ по Ладожскому водопроводу С. П. Пята покинул город и эмигрировал в Норвегию. см.:http://www.encspb.ru/article.php?kod=2806445236
Просмотров: 554 |
|
Дата: 03.02.2011
|
Михаил Александрович Врубель
Михаил Александрович Врубель (польск. Wróbel; 5 (17)
марта 1856, Омск – 1 (14) апреля 1910, Санкт-Петербург) – выдающийся русский
художник рубежа XIX–XX веков, мастер универсальных возможностей, прославивший
своё имя практически во всех видах и жанрах изобразительного искусства:
живописи, графике, декоративной скульптуре, театральном искусстве. Он был
известен как автор живописных полотен, декоративных панно, фресок, книжных
иллюстраций. Михаил Александрович Врубель родился 5 (17) марта 1856
года в Омске, в семье строевого офицера, участника Крымской кампании, который
впоследствии стал военным юристом. Предки со стороны его отца были выходцами из
прусской Польши («wróbel» по-польски – воробей). По службе его отец должен был часто переезжать – Омск,
Астрахань, Петербург, Одесса. В учебных заведениях этих городов он проявлял
разнообразные склонности к наукам: С начала января 1864 года по апрель 1867 года семья
Врубелей жила в Саратове, где отец Михаила был командиром Саратовского
губернского батальона. В эти годы юный Михаил Врубель занимался у известного в
Саратове художника, выпускника Академии художеств А. С. Година. Предметы
гимназического курса ему преподавал Н. А. Песков, исключённый из Казанского
университета«за участие в студенческих беспорядках». В мае 1867 года семья
Врубеля вновь переезжает в Петербург. В 1874 году окончил Ришельевскую классическую гимназию
в Одессе. Отец желал для Михаила надёжного и обеспеченного
будущего, успешной карьеры, и потому после гимназии 18-летний Михаил поступил
на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Он был совершенно
равнодушен к юридическим наукам. Все его интересы были за университетскими
стенами. Он всерьёз увлекался философией Канта, влюблялся в оперных актрис,
спорил об искусстве, всегда оставаясь при этом сторонником так называемого
«чистого искусства», и много рисовал. Он посещал в Академии художеств вечерний
класс П. П. Чистякова, который учил Василия Поленова и Валентина Серова, Репина
и Сурикова, и Виктора Васнецова. От университетских лет сохранились его
иллюстрации к Тургеневу и Толстому, и среди них – знаменитая сцена свидания
Карениной с сыном – изящная и красивая, но в которой Анна получилась больше
похожей на роковую и демоническую женщину, чем на простую и милую Анну Льва
Толстого. В 1879 году в возрасте 23 лет Михаил окончил
университет с золотой медалью. После этого отбыл воинскую повинность, получив
чин бомбардира запаса. Недолго работал в главном военно-судном управлении. Осенью 1880 года Михаил был зачислен вольнослушателем
в Императорскую Академию художеств, где занимался опять же в классе Павла
Чистякова. Он сразу начал выделяться среди прочих студентов необычностью стиля
и оригинальным взглядом на классические сюжеты (импрессионизм) – достаточно
посмотреть на его первые акварели – «Введение во храм» и «Пирующие римляне». Из
рассеянного и легкомысленного студента он превратился в фанатика своей работы.
«Надо работать и работать», – с какой-то незнакомой прежде педантичностью
обращался он к сестре. Познакомится и сблизился с Валентином Серовым. Наравне с
Серовым, Врубель был одним из самых преданных и одним из самых отличаемых
учеников Чистякова, который надолго стал его кумиром. Именно от него он
унаследовал любовь к натуре, к рисунку, к обнажению формы и к классике. В 1884 году профессор А. В. Прахов по рекомендации
Павла Чистякова пригласил Врубеля в Киев для работы над реставрацией
Кирилловской церкви XII века. Для мраморного иконостаса храма Михаил написал
иконы «Афанасий», «Богоматерь», «Христос» и «Кирилл». Кроме того он создал стенные
росписи. Также реставрировал росписи в куполе собора Св. Софии. Были выполнены эскизы росписи для Владимирского
собора, однако их не позволили осуществить по причине «нерелигиозности». Работы
в Киеве с перерывами продолжались до 1889 года. В 1886 году состоялось знакомство с Константином
Коровиным. В том же году во время очередного приезда в Киев Врубель написал
картину «Девочка на фоне персидского ковра» (КМРИ). На портрете изображена дочь
владельца ссудной кассы в Киеве. С сентября 1889 года жил в Москве, поселившись у
Коровина. Работает в мастерской в доме Черненкона Долгоруковской улице вместе с
Серовым и Коровиным. Осенью Врубель познакомился с предпринимателем и известным
меценатом Саввой Мамонтовым. С декабря переехал жить в его дом на Садовой-Спасской
улице. Врубель выступал в роли архитектора и мастера
прикладного искусства – создал проект фасада дома С. И. Мамонтова на
Садово-Спасской улице в Москве (1891), а для ворот дома Мамонтова в Москве –
декоративную скульптуру «Маска льва». В 1894 году получил заказ на оформление особняка Саввы
Морозова. В оформлении особняков С. Т. Морозова на Спиридоновке и А. В.
Морозова в Подсосенском переулке Врубель работал вместе с самым значительным
архитектором московского модерна Фёдором Шехтелем. В 1895 году стал членом Московского товарищества
художников и участвовал в 3-й выставке объединения. Участвовал в оформлении спектаклей Русской частной
оперы Саввы Мамонтова, а в конце декабря 1895 вместе с труппой уехал на
гастроли в Санкт-Петербург. Там в Панаевском театре на Адмиралтейской
набережной на репетиции оперного спектакля Э. Гумпердинка «Гензель и Гретель»
Михаил познакомился с певицей Надеждой Забелой, своей будущей женой. 28 июля 1896 года в Женеве Михаил Врубель и Надежда
Забела обвенчались. После этого молодожёны уехали в Люцерн, где Врубель
продолжил работу над панно для готического кабинета А. В. Морозова. С февраля по апрель 1898 года участвовал вместе с
женой в гастролях Русской частной оперы С. И. Мамонтова в Санкт-Петербурге.
Сблизился с композитором Н. А. Римским-Корсаковым. Тогда же Врубель
познакомился с группой художников будущего объединения «Мир искусства». Его
пригласили участвовать в выставке «Русские и финляндские художники», которая
состоялась в начале года в Музее центрального училища техники рисования барона
А. Л. Штиглица. 1 сентября 1901 года у Михаила и Надежды родился сын.
Его назвали Саввой, в честь мецената Саввы Мамонтова, так помогавшего
художнику. В это время Врубель начал писать второй вариант картины «Сирень» (не
окончена, ГТГ) и картину «Пасхальные годы», которую он сам же уничтожил. В начале 1902 года у художника появились признаки
психического, или как говорили в то время, душевного расстройства. 11 марта знаменитый психиатр Владимир Бехтерев
поставил диагноз, сказав, что болезнь неизлечима. Жена увезла Врубеля на дачу в
Рязанскую губернию. С апреля до конца августа он лечился в Москве в
клинике Ф. А. Свавей-Могилевича, а с 6 сентября по 18 февраля 1903 года – в
клинике В. П. Сербского при Московском университете. 9 июля 1904 году Врубеля доставили в клинику Ф. А.
Усольцева в Петровском парке. Он был в столь буйном состоянии, что его с трудом
могли удержать четверо санитаров. В клинике он провёл два месяца. В 1905 году болезнь обострилась. В марте Врубель
перешёл на лечение в клинику Ф. А. Усольцева. При этом продолжал работать над
картинами «Азраил» и «Видение пророка Иезекииля» (ГРМ), «После концерта» (ГТГ),
графическим автопортретом (ГТГ). В ноябре 1905 года Врубель был удостоен звания
академика. В декабре у него резко ухудшается зрение. Последняя картина, которую
он смог написать – портрет поэта В. Я. Брюсова (ГТГ). В конце февраля 1906 года
художник полностью потерял зрение. После этого 6 марта из клиники Усольцева
Врубеля перевели в Санкт-Петербург в клинику Конасевича и Оршанского. В 1906 году Михаила Врубеля перевезли в клинику
доктора Бари на Васильевском острове, где он провёл последние годы жизни. В том же году С. П. Дягилев устроил ретроспективу
произведений художника на выставках «Мира искусства» в Санкт-Петербурге и
русского искусства на Осеннем салоне в Париже, где произведениями Врубеля
восхищался Пабло Пикассо. Лето 1908 года провёл на даче под наблюдением доктора
Морозова. Сестра читала ему, жена пела. 1 (14) апреля 1910 года в клинике доктора Бари Врубель
скончался. 3 апреля состоялись похороны на кладбище Новодевичьего
монастыря в Санкт-Петербурге. Вдохновенную речь на похоронах произнёс Александр
Блок, назвав художника «вестником иных миров». А. Блок над могилой Врубеля
сказал: «Он оставил нам своих Демонов, как заклинателей против лилового зла,
против ночи. Перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают человечеству
раз в столетие, я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видели они, мы не
видим». В Москве в Училище живописи, ваяния и зодчества в тот
день была совершена панихида по скончавшемуся художнику. На заупокойном
богослужении присутствовали: директор училища князь А. Е. Львов, профессор
живописи В. М. Васнецов, художники К. Н. Горский, А. Е. Архипов, А. М.
Васнецов, Л. О. Пастернак, С. В. Иванов, С. М. Волнухин, А. С. Степанов и
учащиеся. В 1913 году рядом похоронили его жену, Н.И.
Забелу-Врубель. В 1935–1936 годах предполагался перенос могилы Врубеля
в музейный некрополь Александро-Невской лавры, однако этот план не был
осуществлён. Примерно в 2000 году фотограф Валерий Плотников нашёл заброшенную могилу Михаила Врубеля и стал ухаживать за ней, привёл в порядок.
Просмотров: 617 |
|
Дата: 26.01.2011
|