Эдуард Годелевич Дзюбин (настоящее имя Багрицкого) родился 3 ноября (22 октября по старому стилю) 1895 года в Одессе в еврейской семье. Его отец — одесский мещанин Годель Мошкович — служил приказчиком в магазине готового платья. Мать, Ита Абрамовна, была домохозяйкой.

Эдуард был единственным ребёнком в семье, так что его баловали - недостатка в игрушках у мальчика не было, хотя всем машинкам и солдатикам он предпочитал вырезать фигурки из бумаги и слушать сказки. Начальное образование он получил дома. Учился хорошо, не любил разве только занятий древнееврейским языком. В 1909 году в течение года посещал основанное при немецкой лютеранской церкви реальное училище им. святого Павла, затем его перевели в другое реальное училище, имени Валериана Жуковского. Там будущий поэт проучился до 1912 года и был исключён с формулировкой «за тихие успехи при громком поведении».

Родители Багрицкого видели сына врачом, инженером или адвокатом. Сам же он мечтал стать художником. Но, исполняя волю родителей, три года отучился в землемерном отделе Политехнических курсов инженера М. П. Линденера. При этом образование, действительно пригодившееся ему в жизни, молодой человек получил самостоятельно.

Багрицкий с юных лет очень много, упорно читал и учил наизусть километры стихов. Сам же начал писать с пятнадцати лет. Тогда в Одессе в моде был Северянин, и Багрицкий подражал ему, как и многие. Первая публикация стихотворений Багрицкого, тогда ещё под псевдонимами «Э.Д.» и «Дэзи», состоялась в 1914 году в одесском альманахе «Аккорды».

В том же году журналист Петр Пильский собрал молодых поэтов для участия в поэтических концертах в дачных театрах для развлечения скучающих дачников. Среди приглашённых был и Эдуард Багрицкий.

Довольно скоро собранные Пильским поэты начали издавать поэтические сборники с необычными названиями и модернистскими иллюстрациями: «Серебряные трубы», «Авто в облаках», «Седьмое покрывало», «Чудо в пустыне». В этих сборниках Эдуард Георгиевич регулярно публиковал свои неоромантические стихотворения — подражания Гумилеву, Маяковскому, Стивенсону. Причём делал он это не только под псевдонимом «Эдуард Багрицкий», но и использовал женскую маску «Нина Воскресенская». И вскоре стал заметной фигурой среди других молодых одесских литераторов.

Вместе с Багрицким свою литературную карьеру начинали Юрий Олеша, Илья Ильф, Семён Кирсанов, Лев Славин, Валентин Катаев. Последний, будучи близким другом поэта, в книге воспоминаний «Алмазный мой венец» ярко описывал позу, в которой Багрицкий обычно декламировал стихи перед молодёжью: «Его руки с напряженными бицепсами были полусогнуты, как у борца… бодлеровские глаза мрачно смотрели из-под бровей… Он выглядел силачом, атлетом. Впоследствии я узнал, что с детства он страдает бронхиальной астмой и вся его как бы гладиаторская внешность - не что иное как не без труда давшаяся поза». Глуховатый, богатый модуляциями голос Багрицкого сохранился на аудиозаписях того времени.

Октябрьскую революцию поэт принял с восторгом. Грядущие перемены в стране откликались его внутреннему бунтарскому чувству. Некоторое время Багрицкий служил в одесской милиции. Был неофициальным лидером созданного тогда поэтического общества «Зелёная лампа», в которое, среди прочих, входили Юрий Олеша, Валентин Катаев, Зинаида Шишова и Аделина Адалис. Для всех участников этот кружок стал своеобразной литературной школой, а Багрицкий - учителем.

В ноябре 1917 года в поиске приключений он уехал в Персию, в войска царского генерала Баратова, и служил там делопроизводителем в 25-м врачебно-питательном отряде Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам. Вернулся в Одессу в феврале 1918-го.

Через несколько дней после того, как в Одессу вошли красные, Багрицкий и другие литераторы организовали собрание, во время которого было решено учредить профсоюз и дать дорогу молодым писателям и поэтам. «Долой! Долой! К черту старых, обветшалых писак! — кричали собравшиеся, — Клянёмся умереть за советскую власть!»

Эдуард Георгиевич был поэтом революционной свободолюбивой молодости во всех смыслах. Его стихи находили особенный отклик у юношей и девушек. Так было и при жизни поэта, и после его смерти. Как будто в подтверждение этому, спустя много лет Иосиф Бродский признавался: «Мне ужасно нравился в молодости Багрицкий».

С мая 1920 года Эдуард Георгиевич начал работать в ЮгРОСТА (Южное бюро Украинского отделения Российского телеграфного агентства), был автором многих плакатов, листовок и подписей к ним, продолжал публиковаться в одесских газетах и юмористических журналах.

В 1925 году Багрицкий с женой и сыном переехал в Москву, где первое время снимал часть дома в Кунцеве на Пионерской улице (ныне улица Багрицкого). У хозяев дома была дочь Валя. Именно она стала прототипом главной героини из знаменитого стихотворения Эдуарда Георгиевича «Смерть пионерки» (1932).

В столице поэт довольно быстро стал членом литературной группы «Перевал», а через год примкнул к конструктивистам. В 1928 году у него вышел сборник стихов «Юго-запад». Через два года Багрицкий вступил в Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП). И довольно быстро издал ещё несколько сборников: «Победители», «Последняя ночь» и «Избранные стихи».

Образ «века-чекиста» Эдуард Багрицкий создал в самом страшном своём стихотворении «ТВС» (этой аббревиатурой врачи обозначали туберкулёз). Лирическому герою в туберкулёзном бреду является призрак Дзержинского и объясняет ему мораль наступившего нового жестокого времени:

Помимо собственных произведений Багрицкий работал и как переводчик. Известны его переводы шотландских поэтов Вальтера Скотта и Роберта Бернса, турецкого поэта-коммуниста Назыма Хикмета, а также еврейского поэта Переца Маркиша.

С начала 1930 года у Эдуарда Георгиевича обострилась мучившая его с детства бронхиальная астма. Он практически перестал выходить из дома. Багрицкий умер 16 февраля 1934 года в Москве и с почестями был похоронен на Новодевичьем кладбище.

Сразу же после его смерти о Багрицком сложился миф как о безупречном советском поэте. Писатель Николай Харджиев, близко знавший Эдуарда Георгиевича, возмущался такому неприкрытому мифотворчеству: «Живой Эдуард был чрезвычайно мало похож на канонизированное ими чучело». Поэт, на самом деле, обладал немалым количеством недостатков, но, — продолжал Хаджиев, — «его юмор и неистовая любовь к стихам заставляли ему прощать многое».

См.: https://rodina-history.ru/2025/11/03/130-let-nazad-rodilsia-eduard-bagrickij-poet-vechnoj-revoliucionnoj-molodosti.html

Вот, передаю вам нашу дочку из рук в руки. Дети мои, паруйтесь друг с другом. Как сказано в святом писании. Сегодня вы — муж и жена, а завтра сам бог не скажет вам, чем вы будете. Очень, очень и очень. Вот мы, несмотря на её ангельский характер... жили хорошо и, даст бог, помрём, только она раньше, а я попозже. Ну, чего и вам желаем. Когда б уж скорее!

Мы, Секлета Филипповна, это что-то одно, а вы – что-то другое.

Когда человек не такой, как вообще, потому один такой, а другой такой, и ум у него не для танцевания, а для устройства себя, для развязки свого существования, для сведения обхождения, и когда такой человек, ежели он вчёный, поднимется умом своим за тучи и там умом своим становится ещё выше Лаврской колокольни, и когда он студова глянет вниз, на людей, так они ему покажутся такие махонькие-махонькие, всё равно как мыши... пардон, как крисы... Потому что это же Человек! А тот, который он, это он, он тоже человек, невчёный, но... зачем же?! Это ж ведь очень и очень! Да! Да! Но нет!

Тут у меня внутри, Проня Прокоповна, завёлся к вам такой стремительный карамболь!

Я люблю с образованными людьми впроходку ходить. Ноги человеку, видите, для того и даны, чтоб бить ими землю, потому они и растут не из головы.

У меня в голове такой водевиль, аж мерси!

Главное у человека не деньги, а, натурально, хформа! Учёность! Потому, ежели человек учёный, так ему уже свет переворачивается вверх ногами. Пардон, вверх дыбом.

Жилётка. Тоже хитрая штука. Не тот цвет и уже проиграл. Симпатии нету. Ну, не тот парад на лице.

Я зустріла тітку Секлиту, так вона просила переказати вам, Проню Прокоповно, що ви — падлюка.

МАМЫ ОДЕССЫ-МАМЫ

(Отрывок, черновик. На правах рукописи)

Почему Одесса – мама? Потому что Одесса – семья, и поговорка «Вся Одесса спит под одним одеялом» – это не о сновидениях, или экономности одесситов, это именно о семье. И кто в семье основа основ. Таки Мама!

Одесса – семья-город, в котором правит мамовско́й закон. В Одессе, что ни мама, то мама в законе, авторитет и даже, где-то пахан. Сходняки, стрелки, разборки – всё, как положено у приличных людей. И не без войн.

Сходняки – за столом на общедворовых праздничных гуляниях; стрелки – на верандах, скамейках в соседнем сквере, или дворовом палисаднике; разборки – на кухнях, в очередях к машине за керосином и в других местах общего пользования.

Общак в одном месте не держат, диверсифицируют риски, храня по частям в собственных банках. Закатку банок крышками иногда доверяют проверенным жизнью мужьям и старшим мальчикам, разумеется, уже сделавшим уроки.

Воровской закон тоже правит, но исключительно, в плане материальном. Иначе, в городе с таким выгодным географическим положением, когда серьёзный порт восседает над всем Чёрным морем, нельзя. Без контрабанды, пиратства и прочего хорошо организованного криминала такие города невозможны. Иначе, придут иноземцы и наведут свои порядки, свою теневую мораль.

Желающих воссесть над всем Чёрным морем всегда было и есть пруд пруди. Да, что там пруд, море пруди. Попытки были, Одесса знает, помнит. Это не может не оказывать влияния и на план духовный, но там правит именно закон мамовской. Бандит маму не обидит, а если обидит, будет иметь дело с мамой. Своей, или всеобщей, или обеими – значения не имеет. Мальчику точно не поздоровится.

Мамы Одессы-мамы сурово добры и глубоко в душе всегда способны на подвиг. Запросто спасут, вынесут, поставят на место даже то и тех, кто, и что не может стоять по определению, и даже, если их об этом не просили. Так они проявляют мудрую снисходительность к глупости людей, не понимающих, грозящей им опасности.

Силовые структуры, чиновники, работники ЖЭК-ов и СМИ стараются обходить мам стороной во избежание потерь лица, других частей личности, сохранения верхних одежд и заработка. Уж, на что сантехники закалены филологически и физически, но и они, в присутствии одесских мам, предпочитают пробивать заторы канализации молча, пока те объясняют им, как правильно гонять ерша в трубах.

Одесская мама редко даст папе…, например, целковый на культурный досуг после трудового дня. Но без банки икры из синеньких (баклажанов по-одесски) и варёной курицы на дорогу дальний родственник из Конотопа маминой знакомой по крымскому санаторию, погостивший у мамы недельку вместо суток по просьбе той знакомой, не уедет.

Мамы Одессы-мамы долго кормят своих чад грудью. В младенчестве – физически, всю остальную жизнь чад – морально. Одесские чада, многие, особенно мальчики, довольно часто подсаживаются на эту диету и сидят там до лет преклонных.

Если одесская мама под шляпкой и с жабо над ситцевой юбкой в цветочек гордо несёт в одной руке скрипку в футляре, авоську с арбузом и парой дынок-цыганочек, а за другую её руку держится мальчонка в бриджиках – зефирное создание лет шести, курчавое, с глазками полными шахмат, желаний свободы и мороженного, к тому же волокущее чуть не по земле огромную папку для нот, упаси Бог кого-то подумать, что эта мама, интеллигентка, т.е. не знает глубин русского мата, высот базарной этики и не владеет в совершенстве искусством трамвайного самбо.

Да, она знает, что Бах – это не выстрел «Авроры», а великий композитор. И что Жорж Санд, такой же Жорж, как дядя Жора с Привоза, умеющий чистить любую рыбу буквально за три минуты и пятьдесят копеек – девочка.

Интеллигентная ленинградская мама может в трамвае снять пенсне и процитировать наизусть зарвавшемуся хулигану отрывок письма Маяковского Лиле Брик, там, где он сильно ревнует Лилю к Осе Брик.

Одесская мама тоже может, пусть и не так с выражением, и не так дословно. Но только после того, как хулиган пожалеет о том, что он хулиган, выслушав от мамы многоэтажную прелюдию весьма грозного матросского содержания и вкусив аромат, поднесённого к его носу, маминого кулака с тяжёлой авоськой в нём.

В Одессе маменькиным сынкам мускулы не нужны. Им на всю жизнь хватает материнских мускул. Смысл существования сынков заключается в том, чтоб на личном примере всю жизнь талантливо доказывать миру мамину правоту. Что такое решительный одессит, – это одессит, которого в момент решительности не видит мама.

Мамы Одессы-мамы никогда не скучают. Потому что, стоит им только начать скучать, как мир вокруг насквозь пропитывается решительностью, убивающей скуку любой степени тяжести и поводы к ней. Любой, любая, ставшие таким поводом, могут забыть о завистниках. Гарантировать им безопасность вряд ли возьмутся даже, местное РОВД и комитет госбезопасности с гарнизоном города вместе взятые.

Одесским мамам всегда кто-то должен и в чём-то обязательно виноват. Очень украинская черта, но с украинством никак не связана. Этого в городе вообще мало, а до прихода большевиков такое утверждение одесситам просто не зашло бы за отсутствием темы. Ни о чём оно. После прихода – да. С ними зашло и оно, появилось с чем сравнивать.

Если вас пожурит одесская мама, не отчаивайтесь. Радуйтесь, что обошлось лёгким полосканием мозга, без кипячения в выварке, катания по ребристой стиральной доске, глажения тяжёлым утюгом с освежающим орошением ваших извилин брызгами житейских истин из маминого рта.

Приводить кандидатку в невесты одесской маме на показ на 90% чревато пожизненным безбрачием. Подходящих маме кандидаток не бывает по определению. Лучше приводить такую готовой женой после росписи в ЗАГС-е. Свадьба под маминым управлением сыграется выжившими потом, весело, шумно, как и полагается у южных народов.

Получаются одесские мамы из пугливых, вдумчивых кареглазых девочек в белых фартучках, с бледными щёчками и каштановыми косичками. Как получаются, – вопрос малоизученный, плавно сходящий в риторический.

Сначала эти девочки, в основном худенькие, тихие могут показаться застенчивыми. Говорят негромко и мало, но уже к пятому классу начинают многословить, быстро наливаться округлостями форм и уверенностью в себе. Наверное, до пятого класса они осматриваются, потом понимают, что только так можно и нужно.

К десятому классу у многих брюнеток из них крупнеет грудь, появляется едва заметный тонкий пушок над верхней губкой, в голосе – милая бархатная сипотца. Глаза всё больше становятся умными и персидскими. Фигуры слегка тяжелеют, не теряя, наоборот, приобретая широкую любознательную привлекательность у безнадёжно отстающих в развитии мальчиков-сверстников.

Как правило, округлостями форм они продолжают наливаться всю последующую жизнь, что вызвано, присущим им желанием занять, как можно большее жизненное пространство, добавить в образ внушительности и почтения окружающих.

Зачастую наливание заканчивается переливами с вытеканием из них проблем в приобретении одежды крупных размеров и перемещении в общественном транспорте, рассчитанном на перевозку пассажиров среднестатистической послевоенной упитанности. 

Занимание большого пространства в городской тесноте неизбежно влечёт за собой повышенную военизированность характеров мамаш. Они всегда на посту, бдительны, им есть за что воевать, что защищать и на кого нападать всегда найдётся. Нет скандала, не лежащего в нужный момент под рукой мамы-одесситки.

Присутствие поблизости людей в данном случае необязательно. И в виртуальном пространстве врагов всегда найдётся. Погода, власти, мировой империализм, соседка, вчерашняя торговка птицей на базаре, невестка, кошка, домуправ – всегда есть кого победить в громком монологе на кухне, веранде, тёмном парадном. Скучна и коротка жизнь без побед, пусть и мелких. Кровь не обновляется. Своя и общественная.

Округлившиеся мамы предпочитают мужей худосочных и покорных, молчаливых, легко утрамбовываемых в любые обстоятельства и желания владелиц мужним телом. По умению монетизировать в браке свои прелести и неоспоримые достоинства одесским мамам нет равных. Забывания о прелестях мужьям не прощаются, караются постоянными напоминаниями о них различными педагогическими и не очень средствами.

Не убиваемым джокером в рукаве махрового халата-ветерана, при таких педагогических интервенциях служит фраза типа «Я (жизнь, здоровье, лучшие годы – на выбор) на тебя положила, (гад, свинья неблагодарная, шмузер задрипанный, обормот, шлимазл – на выбор), а ты…!!!  Дальше следует взимание различного вида контрибуций, компенсаций, репараций в моральном и денежном выражении.

По молодости могут взять натурой, но с годами, после принесения потомства, быстро теряют интерес к этому виду дани вплоть до появления отвращения к самой натуре. Если натура продолжает настойчиво предлагать себя на взятие в уплату за погашение супружеского долга взамен оплаты его деньгами, демонстративно пьют снотворное, надевают на голову алюминиевые бигуди, на остальное – непробиваемое бельё, на лицо – огуречные, свекольные и прочие выразительные маски.

Обнимать морскую рогатую мину, начинённую взрывчаткой, способной разнести в атомы броненосец, за такое не берутся, даже мужья, недавно вернувшиеся после дальнего рейса и те, кто после долгой отсидки из мест заключения.

Зато, при всей своей вспыльчивости, мамы Одессы расположены к доброте, быстро отходчивы и почти незлопамятны. Диапазон злопамятности не превышает двадцати-тридцати лет совместной жизни.

Тотальных войн не ведут, предпочитают короткие, яркие междоусобицы и быстрые разгромные перемирия с последующими оливье и чаепитиями, на отвоёванных у противника территориях.

Мордобитию предпочитают лёгкие удушения в каменных командорских объятиях. Но могут. В таких случаях бегут и участковые, и матёрые биндюжники-громилы.

Чего не скажешь о мамах, не сумевших вовремя налиться-округлиться в силу генетической наследственности. Воинственность этих мам долгоиграюща и беспощадна, длиной в жизнь. И, казалось бы, чем малогабаритней и хрупчей фигура, тем легче её обнять, согреть. Дано немногим супердобрым мужам. Ядовитые ежихи не объект для ласк.

Эти выбирают мужей крупногабаритных чтоб не промахнуться в стрельбе молниями из глаз, метании тяжёлых предметов и обвинений во всех смертных-бессмертных грехах.

Тонкие мамы Одессы-мамы презирают толстых, толстые – тонких. Отсюда накал страстей в местах общего пользования.

Влюблённость в мужей-пап у одесских мам чувство сложное, трудно определяемое внешне, ярко вспыхивающее снаружи исключительно в дни получения мужьями зарплат. Разумеется, если зарплата более-менее прилична.

Размеры приличия зарплат в мамином понимании часто меняются во времени и всегда в сторону увеличения. Если наличествуют различия пониманий, влюблённость может принимать агрессивные формы и соседям лучше не слышать их музыкальное сопровождение. 

После сорока милая бархатная сипотца мам плавно становится пожилым баском, с категорически преобладающими в нём оттенками непререкаемости, житейской мудрости и грозного всепрощения.

Мамы Одессы-мамы всегда альфа-самки, даже, если муж выходец из сибирских евреев или терских казаков, на медведя ходил, второй премоляр у него золотой и один из верхних резцов тоже, и по всем остальным параметрам он вполне себе альфа-самец.

В лучшем случае, для одесских мам он бета-самец, или, что чаще, самец с приставкой из букв самого конца греческого алфавита. В худшем, – вообще никакой не самец, а старший ребёнок, не сумевший правильно вырасти и от того, не понимающий своего счастья.

Мамы Одессы-мамы хороши в застолье, часто громко певучи, жарко танцующи, умеющие поддержать культурный разговор, и падающих под стол чужих мужей. Будет в том разговоре и анекдот меткий не без вполне уместного мата, и неожиданный стих не из школьной программы, и умный анализ международной обстановки применительно к ценам на Толчке и стоянию светил в галактике Млечный путь.

В качестве хозяйки застолья расточительно хлебосольны. Плату за хлебосольство взимают с гостей кулинарными комплиментами, с прочих членов семьи – трудолюбием оных в подготовке к застолью и послепраздничной уборке жилплощади. Отсутствие комплиментов, или краткость изложения караются запоминанием неблагодарных гостей в мстительно-воспитательных целях.

Вина за материальные последствия собственной расточительности после застолья целиком возлагают на супругов и прочих спутников жизни, или в случае отсутствия таковых, что редко, на зеркало поутру. 

Страшен и прекрасен юмор одесских мам. Своеобразно прекрасен непринуждённостью подачи, неожиданностью появления в ситуациях, казалось бы, совершенно не располагающих к шуткам и веселью.

В силу его снайперской точности и глубокомыслия он может раздеть донага вплоть до убить, подвернувшуюся под руку личность индивида, лишением оной самоуверенности, если таковая неосторожно имела место быть.

Но чаще мамин юмор прекрасен своей уникальной способностью открывать глаза окружающим на себя и мир вокруг. Многие очень удивляются переменам, случившимся под его благотворным воздействием. Вплоть до добровольной сдачи партбилета, срочного возвращения долгов, уверования в небезнадёжность бытия.

Мамы Одессы-мамы бывают и нежными. Глубоко по секрету, и в основном, у постелей своих спящих чад к числу коих причисляют и мужей... своих и чужих. Колыбельной, за внешней суровостью своей не споют, но нежность проявят. Так, чтоб спящие не почувствовали, не увидели, проявленную мамой слабость.

Одесса – город диминутивов, т. е. слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Ими разговаривают не только с животными и детишками, но и с мебелью, деньгами, приезжими, деревьями, морем, погодой, едой, медикаментами, далее по списку. Их можно услышать на ограблении в подворотне, в решениях товарищеских судов, прочесть на заборах и в местной прессе.

Учёные это ни с чем не связывают. Не могут. Приезжали в командировки, записывали, изучали. Что, как, откуда, почему – устали, а не могут и всё! Не получается связать. Ни с чем. Висит загадкой. Карьеристы из них диссертаций назащищали миллион.

Всё туфта и сплошные угрызения совести липовых кандидатов наук. Не объясняет. Стыдливо приняли за временное объяснение, не фиксируемую приборами филолого-климатическую аномалию на данном участке морского побережья.

Смельчаки настаивают на версии влияния энергетики глубин одесских катакомб. Ходят туда в экспедиции и часто пропадают, или спиваются по выходу оттуда в компаниях местных спелеологов, аграриев.

Это к тому, что широкое употребление диминутивов в лексиконе одесских мам более, чем часто вводит в заблуждение приезжих-новопоселенцев и курортников, наивно принимающих уменьшительно-ласкательные суффиксы за выражение именно ласки и особой расположенности к ним. 

На самом деле, казалось бы, ласковые, приятные слова «солнышко», «деточка», «лапуля», «масечка», «кысонька», «по́ця» (от «поц») и т.п. вполне могут произноситься вступлением к скандалу, в боевом трамвайном кличе, или в обличительном некрологе ещё пока живому оппоненту, независимо от его возрастных и половых признаков.

Одесса – город многонародный и очень женский, несмотря на порт, булыжные мостовые, китобойную флотилию, обилие оборонных заводов и богатую военную историю. Там нет отдельно взятых русских мам, еврейских, молдаванских, армянских, украинских, грузинских и прочих разных.

Там все мамы немножко еврейки, в лучшем смысле слова. Это о тысячелетней бытовой мудрости того народа, его предприимчивости и о быстром старении южных женщин в целом.

За исключением цыганских. Цыганские мамы стоят отдельно в силу повышенной таборности цыганского народа, его уникальной способности жить своим табором в любом месте земного шара, любой стране, любой городской агломерации по своим традициям и укладу.

Этот город принял всех, в нём мамы всех народов дополнили собой друг друга, создав особенный, неповторимый колорит материнской любви. Суровой и нежной, умной и жертвенной, мудрой и юморной, и конечно же, щедрой и вкусной во всём.

Одесса-мама – собирательный образ Женщины, квинтэссенция любви и умений мам всех народов, двести с не лишним лет населяющих благословенную часть черноморского берега под названием Одесса. 

Одесса – наверное единственное место на земле, где в любом возрасте легко, полезно и уютно чувствовать себя ребёнком. Потому что она – Мама.

А что, дети? Дети – это самые фантазийные, непосредственные, мечтающие создания, чистые умом и сердцем. Отсюда множество, рождённых ею талантливых одесситов – детей маминых, доживших, и не доживших до седин, уехавших, и оставшихся, всемирно известных, и известных немногим.

Одесситы на пожизненно её дети, даже те, кто волею судеб выпал из гнезда на чужую колючую землю. И не важно, что звоним не часто, навещаем редко. Она прощает, с улыбкой любящей, и только чуточку грустной. Главное, она навсегда в сердце, потому что Мама.

Рига. Октябрь 2025 г. 

© Copyright: Олег Озернов, 2025
Свидетельство о публикации №225102601203
http://www.ozernov-oleg.ru/index/mamy_odessy_mamy/0-458

Приглашает Анастасия Каргина, стоявшая у истоков нашего Клуба:

— Друзья! Наконец-то я могу это написать: 3 декабря в 19:30 приглашаю вас в Театр им. Ленсовета на мой спектакль о Марине Цветаевой!

Буду рада видеть вас! И счастлива, что наконец-то могу сыграть этот спектакль в родном Петербурге.

Повторов не планируется, поэтому не раздумывая берите билеты прямо сейчас (и да, за покупку билетов буду очень благодарна, а то мне нужно окупить аренду и не обанкротиться).

Билеты и описание спектакля здесь: nastanetdenn.ticketscloud.org

До скорой встречи!

Овидий Александрович Горчаков (28 октября 1924, Одесса, УССР, СССР — 28 апреля 2000, Москва, Россия) — советский разведчик, переводчик, журналист, стрелок из лука, писатель и сценарист. Участник Великой Отечественной войны. Лауреат премии Ленинского комсомола (1968).

Родился 28 октября 1924 года в Одессе. Его отец, Александр Васильевич Горчаков (1899-1988), был выходцем из чувашского села Аттиково (чув. Пăрмас) Чебоксарского уезда Казанской губернии (ныне Козловского района Чувашской республики).

Детские годы провёл частично в Нью-Йорке, где его отец возглавлял отделение «Интуриста», частично — в Великобритании, куда Александр Горчаков был впоследствии переведён. Овидий получил за годы жизни за границей хорошие навыки владения английским языком.

Призван в РККА в марте 1942 года. Участник Великой Отечественной войны с марта 1942 года.

Во время Великой Отечественной войны был руководителем разведгруппы в тылу врага в Польше и в Германии. Разведчик войсковой части № 9903 разведотдела штаба Западного фронта, командир спецразведгруппы разведотдела штаба 1-го Белорусского фронта, с апреля 1945 офицер разведотдела штаба 1-го Дальневосточного фронта. В 1943 году получил ранение.

Уволен в запас в сентябре 1946 года в звании лейтенанта.

В 1950 окончил Высшие курсы переводчиков при МГПИИЯ. С 1950 года выступал как переводчик, в частности, съездов и пленумов КПСС с участием иностранных гостей. Член КПСС с 1952 года. В 1957 году окончил Литературный институт им. М. Горького. С 1965 года — член СП СССР.

Совместно с польским писателем Я. Пшимановским написал повесть «Вызываем огонь на себя» (1960) и одноимённый сценарий четырёхсерийного телефильма (1965).

Стал одним из прототипов майора Вихря — героя повести Юлиана Семёнова «Майор „Вихрь“».

Увлекался стрельбой из лука. Был председателем Всесоюзной, затем Всероссийской Федерации стрельбы из лука.

Скончался 28 апреля 2000 года. Согласно завещанию, часть праха развеяна в Клетнянском лесу, возле деревни Каменец Брянской области. Часть праха находится в колумбарии на Ваганьковском кладбище.